Нефритовый трон - [99]

— Поздравляю вас, сэр. — Стаунтон потряс руку дипломата, когда того наконец довели до дома и уложили в кровать. — Я, откровенно говоря, не верил, что такое возможно.

— Спасибо, спасибо, — повторял едва живой Хэммонд.

Лоуренс его стараниями не только вошел в императорскую семью, но и получил собственное поместье в Татарском Городе. Не считаясь посольством официально, оно фактически было им — ведь Хэммонд с разрешения Лоуренса мог оставаться там сколько ему угодно. Даже обряд поклонения полностью удовлетворил обе стороны, поскольку Лоуренс совершил его не как представитель британской короны, а в качестве приемного сына.

— Хэммонд не говорил вам, что мы уже получили с имперской почтой несколько весьма дружелюбных посланий от мандаринов Кантона? — спросил Стаунтон. — Император сделал нам очень щедрый подарок, освободив на год от пошлин все британские корабли, но эти новые умонастроения со временем принесут еще больше пользы. Полагаю, что вы… — Стаунтон медлил, держась за дверь своей комнаты, — что вы не сочтете возможным остаться здесь? Не могу даже выразить, каким благом это бы стало для нас — хотя дома, конечно, в драконах тоже нуждаются.

С радостью переодевшись в будничную одежду из хлопка, Лоуренс вышел под сень апельсиновых деревьев к Отчаянному. Перед драконом лежал вставленный в рамку свиток, но смотрел он не на него, а на пруд. В воде отражался оранжево-желтый закат и черный горбатый мостик; лотосы закрывались с приходом вечера.

— Я вижу там Лян, — сообщил он Лоуренсу, приветственно ткнув его носом. Белая селестиалка как раз шла через мост, сопровождаемая человеком в синей одежде ученого. Выглядел он как-то странно, и Лоуренс не сразу понял, что все дело в его прическе: ни бритого лба, ни косички. На середине Лян задержалась и повернула голову. Лоуренс инстинктивно положил руку на шею Отчаянного под ее немигающим красным взглядом.

Отчаянный слегка взъерошил жабо, но Лян уже отвернулась. Неся голову высоко и надменно, она скрылась среди деревьев.

— Хотел бы я знать, что она будет делать теперь, — сказал Отчаянный.

Лоуренс тоже думал об этом. Вряд ли кто-то по доброй воле захочет стать ее спутником: китайцы всегда, еще до последних событий, считали, что она приносит беду. При дворе, насколько он слышал, ее напрямую обвиняли в смерти Юнсина — что она должна была чувствовать, если эти слухи дошли до нее? — а самые нетерпимые полагали, что ее следует отправить в изгнание.

— Возможно, она удалится в какой-нибудь закрытый питомник, — сказал капитан.

— Не думаю, что здесь существуют такие. Нам с Мэй, например, не пришлось… — Отчаянный сконфуженно умолк — будь это доступно дракону, он покраснел бы. — Хотя я могу ошибаться, — поспешно добавил он.

— Мэй очень полюбилась тебе, — сглотнув, произнес Лоуренс.

— Да, — грустно признался Отчаянный.

Лоуренс помолчал, катая в ладонях недозрелый апельсин-падалицу.

— «Верность» отплывает со следующим приливом, если ветер позволит, — очень тихо сказал он. — Может быть, ты хочешь остаться? Хэммонд и Стаунтон говорят, что здесь мы принесли бы большую пользу Британии, — добавил капитан, видя, как удивился Отчаянный. — Если ты так хочешь, я напишу Лентону с просьбой, чтобы нам позволили служить здесь.

— О-о. — Отчаянный задумчиво склонился над свитком, не читая его. — Но ведь ты хотел бы вернуться домой, правда?

— Я солгал бы, сказав тебе «нет». Но твое счастье для меня важнее всего, и я не знаю, как ты мог бы счастливо жить в Англии, насмотревшись на здешние чудеса. — Лоуренс умолк, не в силах говорить дальше: он чувствовал себя подлым изменником.

— Не все здешние драконы умнее английских, — заметил Отчаянный. — Лили и Максимус вполне могли бы научиться читать и писать, могли бы приобрести какую-нибудь профессию. Это неправильно, что нас держат взаперти, как животных, и не учат ничему, кроме военного дела.

— Неправильно, — подтвердил Лоуренс. Мог ли он защищать британскую систему после того, что встречалось им в Китае на каждом углу? Это не довод, что некоторые драконы здесь голодают — он и сам лучше голодал бы, чем отказался от личной свободы. Не станет он прибегать к такого рода уловкам и оскорблять Отчаянного, напоминая ему об этом.

Оба долго молчали. Слуги начали зажигать фонари, молодой месяц взошел и отразился в пруду. Лоуренс бросал в воду камешки, дробя серебристую гладь. Он с трудом представлял себе, что будет делать в Китае. Восседать на шее Отчаянного — вот и все, на что он способен. Язык, хотя бы разговорный, придется все-таки выучить.

— Нет, Лоуренс, так не пойдет, — сказал вдруг Отчаянный. — Не могу я наслаждаться тут жизнью, когда дома воюют. И должен же кто-то рассказать английским драконам, что все может быть совсем по-другому. Мне будет недоставать Мэй и Цянь, но счастье недоступно для меня, пока Максимусу и Лили живется так скверно. Я думаю, что должен вернуться назад и поменять все в лучшую сторону.

Лоуренс не знал, что ответить. Он часто корил Отчаянного за революционные мысли и склонность к пропаганде, но только в шутку; ему и в голову не приходило, что когда-нибудь Отчаянный займется пропагандой вполне сознательно. Он не знал, как отнесутся к этому власти, но был уверен, что ничего хорошего ждать от них не приходится.