Нефритовый трон - [75]

Наутро принц кратко представил ее как Лун Тен Лян и увел завтракать. Хэммонд расспросил китайцев и за собственной утренней трапезой рассказал спутникам следующее:

— Она точно селестиал и скорее всего альбинос. Ума не приложу, почему они все ее так боятся.

— Она траурной масти и потому приносит несчастье, — внес ясность Лю Бао, когда к нему обратились за разъяснениями. — Император Цяньлун хотел подарить ее монгольскому принцу, чтобы проклятие не коснулось его сыновей, но Юнсин воспротивился этому. Селестиал, по его мнению, должен был остаться в семье. Лян отдали ему, уступив его просьбам, и он как владелец проклятого дракона потерял право на трон — ведь такой император означал бы погибель для государства. Императором стал его брат, носящий имя Юнъянь. Такова воля Неба! — Лю Бао философически пожал плечами и отправил в рот поджаренный хлебец. Хэммонда и Лоуренса глубоко поразило это известие. Гордость — одно дело, но принцип, ради которого жертвуют троном, — совсем другое.

Драконов-носильщиков поменяли — один был той же породы, другой чуть крупнее, темно-зеленый с голубыми прожилками и без рожек. Новенькие взирали на Отчаянного с тем же почтением, а Лян явно побаивались. Отчаянный, успевший примириться со своим гордым одиночеством, с большим любопытством косился на Лян. В конце концов она ответила ему прямым неприязненным взглядом, и он пристыжено отвернулся.

Утром она показалась обществу в странном головном уборе — ее глаза защищало нечто вроде шелкового балдахина на золотых шпеньках. Лоуренс не понимал, зачем ей это нужно при пасмурном небе, но через несколько часов погода переменилась. В это время они летели над горными ущельями, чьи южные склоны были покрыты зеленью, а северные представляли собой голый камень. Прохладный ветер подул навстречу, и из-за туч выглянуло нестерпимо яркое солнце. Рисовые поля сменились пшеничными, на лугу паслось стадо бурых коров.

У хижины на соседнем холме поджаривались на вертелах, пуская ароматный дымок, несколько бычков.

— Вкусные, наверное, — с легкой грустью заметил Отчаянный. Бычки соблазнили не только его — один из носильщиков вдруг ринулся вниз. Человек, вышедший из хижины, поговорил с ним и вынес ему дощечку, а дракон нацарапал на ней когтем какие-то иероглифы.

Человек взял себе дощечку, дракон — бычка; очевидно, они заключили сделку. Носильщик примкнул к поезду, на лету уплетая свою покупку вместе с костями и потрохами. Пассажиров он во время своих курбетов даже и не подумал ссадить — бедняга Хэммонд, должно быть, позеленел.

— Могу и тебе купить одного, если тут принимают гинеи, — предложил Лоуренс.

— Не надо, я вообще-то не голоден. — Отчаянного явно занимала другая мысль. — Он ведь написал что-то на доске, правда, Лоуренс?

— Думаю, да, хотя ты понимаешь в китайской письменности куда больше меня.

— Неужели все китайские драконы умеют писать? — закручинился Отчаянный. — Они сочтут меня очень глупым, когда узнают, что я неграмотный. Надо бы поучиться — ведь писать, оказывается, можно не только пером, но и когтем.

Жаркое время дня они переждали в придорожном павильоне — возможно, из любезности к Лян, не любившей яркого солнца. Люди поели, драконы отдохнули, и вечером все снова пустились в путь. На земле через неровные промежутки горели маяки, но Лоуренс ориентировался по звездам. Теперь они летели на северо-восток. Дни стояли все такие же жаркие, но менее влажные, а ночи дарили восхитительную прохладу. Видно было, что это северный край, где бывают холодные зимы: павильоны огораживались стенами с трех сторон, на каменных платформах стояли печки для обогрева полов.

Пекин выходил далеко за пределы городских стен — внушительных, с квадратными башнями и зубцами на манер европейских замков. От ворот разбегались широкие улицы, мощенные серым камнем. Сверху они из-за обилия людей, лошадей и повозок походили на реки. Много было и драконов, как на улицах, так и в небе. Они перелетали из одного квартала в другой, порой неся на себе целую кучу китайцев. Город с невиданной точностью был поделен на квадраты, и господство прямых линий нарушали только четыре маленьких озера. К востоку от них стоял императорский дворец, состоящий из множества павильонов, огражденный собственными стенами и окруженный рвом с мутной водой. На закате все его кровли сверкали как позолоченные, и деревья с еще не выгоревшей листвой бросали длинные тени на серые площади.

Путников встречал в воздухе дракон небольшого размера — черный, с канареечно-желтыми полосками, в ошейнике из темно-зеленого шелка. Он нес на себе человека, но с другими драконами беседовал сам. Отчаянный по примеру остальных устремился вниз, на круглый островок посреди южного озера, в какой-нибудь полумиле от стен дворца. Широкий беломраморный пирс предназначался, видимо, исключительно для посадки драконов, поскольку лодок на озере не было.

В конце его высилось грандиозное красное сооружение — не то стена, не то здание — с тремя прямоугольниками ворот. В двое боковых, что пониже, могли пройти во весь рост четверо таких, как Отчаянный, а центральные были и того больше. По бокам от красной громадины несли караул два огромных дракона-империала, очень похожие на Отчаянного, но без манишек — один черный, другой темно-синий. За ними выстроились в две шеренги солдаты с длинными копьями, в синей форме и сверкающих стальных шлемах.