Нефритовый трон - [65]

— Неприрученных драконов посылают в питомники. Если бы ты захотел, то мог бы тоже там жить. Есть очень красивая местность у залива Кардиган, севернее Уэльса.

— А если бы я не захотел там жить? Если бы захотел поселиться где-то еще?

— А что бы ты ел? Скот, идущий на корм драконам, принадлежит людям.

— Если люди сделали всех животных своей собственностью и не оставили никого на воле, глупо было бы обижаться, что я беру какую-то долю себе. Да я бы и без скота обошелся. Ловил бы рыбу. Что, если бы я поселился около Дувра, и летал где хотел, и ел рыбу, не трогая ничьих стад, — разрешили бы мне так жить?

Лоуренс слишком поздно смекнул, что ступил на опасную почву, и горько пожалел о собственной неосмотрительности. Он прекрасно знал, что ничего такого Отчаянному не позволили бы. Живущий на воле дракон, даже самый мирный, привел бы в ужас местное население. Причин для отказа, вполне разумных, нашлось бы множество, но Отчаянному они представлялись нарушением его прав и свобод. Какие резоны найти, чтобы он не почувствовал себя несправедливо обиженным?

Отчаянный кивнул, верно истолковав молчание своего капитана.

— Откажись я, меня заковали бы в цепи и силой отволокли в этот самый питомник. А захоти я улететь, меня бы не выпустили — ни меня, ни других драконов. Вот я и думаю, — в голосе Отчаянного нарастал гневный рокот, — что мы все равно что рабы. Просто нас меньше, и мы большие и сильные, поэтому с нами жестоко не обращаются. Но мы лишены свободы, как и они.

— Боже мой… нет, это совсем не так. — Лоуренс поражался собственной слепоте. Неудивительно, что Отчаянный так протестовал против штормовых цепей, если его одолевали подобные мысли. Вряд ли они зародились у него лишь после сражения с морским змеем. — Ты ошибаешься. — Он знал, что плохо умеет спорить с Отчаянным на философские темы, но непременно должен был убедить дракона в абсурдности такого рода идей. — С тем же успехом и меня можно назвать рабом, поскольку я подчиняюсь приказам Адмиралтейства. Если я откажусь повиноваться, меня уволят со службы и скорее всего повесят — но это еще не означает, что я раб.

— Но ты по собственному выбору поступил во флот, а затем в авиацию, — не сдавался Отчаянный. — Ты мог бы подать в отставку и уехать куда хотел.

— Да, но тогда бы мне пришлось зарабатывать себе на жизнь чем-то другим. Капитал, на проценты с которого можно жить, у меня завелся совсем недавно. Да, кстати: если бы ты не захотел служить в корпусе, я мог бы приобрести поместье — на севере, скажем, или в Ирландии. Там ты жил бы, как тебе нравится, и никто бы не возражал. — Отчаянный задумался над этим, и Лоуренс перевел дух. Воинственный огонь в глазах дракона померк, хвост перестал мотаться и прильнул к туловищу, жабо опало.

Пробило восемь склянок. Новая вахта, сменившая игроков в кости, погасила последние фонари. На драконью палубу тоже поднялась смена во главе с зевающим во весь рот Феррисом.

— Доброй ночи, сэр; доброй ночи, Отчаянный, — прощалась уходящая спать вахта Бейливорта. Многие, проходя, трепали Отчаянного по боку.

— Доброй ночи, джентльмены, — отвечал Лоуренс, а Отчаянный басовито мурлыкал.

— Люди, если хотят, могут ночевать на палубе, мистер Трип, — донесся с кормы голос Парбека. Матросы охотно располагались на баке, кладя под голову бухты перлиня и свернутые рубахи. На корме мигал одинокий фонарь, в небе светили звезды. Луны не было, но Магелланово Облако и Млечный Путь казались особенно яркими. Вахтенные авиаторы разместились у левого борта, и Лоуренс с Отчаянным снова оказались в уединении, насколько такое вообще возможно на борту корабля. Лоуренс сидел, прислонившись к теплому боку, и чувствовал, что Отчаянный хочет что-то сказать.

— Даже если бы ты купил для меня это поместье, — заговорил дракон, как будто их разговор и не прерывался, — все равно это сделал бы ты, а не я. Ты меня любишь и готов на все, лишь бы я был счастлив — но как же быть дракону вроде бедного Левитаса, о котором капитан совсем не заботился? Я не совсем понимаю, что такое капитал, но у меня его точно нет, и взять его негде.

Говорил он, впрочем, не с прежним гневом, а устало и даже немного грустно.

— У тебя есть драгоценности, — заметил Лоуренс. — Одна только подвеска стоит около десяти тысяч фунтов. Поскольку это подарок, никто не сможет оспорить, что по закону она твоя.

Отчаянный склонил голову, разглядывая украшение, в которое Лоуренс вложил солидную часть своего приза за «Амитье» — фрегат, везший в Европу яйцо с зародышем селестиала. Платина немного поцарапалась за время путешествия — Отчаянный ни в какую не соглашался снять подвеску, чтобы ее почистили, — но жемчужина и сапфиры сохранили свой прежний блеск.

— Значит, драгоценности и есть капитал? Неудивительно, что они такие красивые. Но только, Лоуренс, это ведь опять-таки твой подарок — я не сам заработал их.

— Да, у нас почему-то не принято назначать дракону жалованье или выплачивать призовые. Дело не в недостатке уважения, уверяю тебя — просто люди полагают, что драконы не испытывают надобности в деньгах.

— Не испытываем, потому что нам ничего не позволяют делать самостоятельно. Нам просто не на что их потратить. Будь у меня деньги, я ведь все равно бы не мог зайти в лавку и купить себе еще драгоценностей или книг. Нас ругают даже за то, что мы берем еду из загона в удобное для нас время.