Нефритовый трон - [31]

— А я и не чувствую себя виноватым, — сказал Отчаянный. — Я не хотел топить этот корабль, но не жалею, что потопил. Они собирались убить моих авиаторов — этого я не мог им позволить. Только вот наши моряки теперь смотрят на меня как-то странно и стараются не подходить близко.

Лоуренс не стал размениваться на ложные утешения. Моряки предпочитают видеть в драконе боевую машину, что-то вроде корабля, который дышит и умеет летать, орудие, полностью подчиненное человеческой воле. Они понимают, что этот зверь невероятно силен — еще бы, при такой-то величине; если его из-за этого и боятся, то так, как можно бояться очень сильного и свирепого человека. «Божественный ветер» — дело другое. В нем есть нечто потустороннее, и гибель «Валери» слишком уж напоминает древние предания о карающем небесном огне.

Ночные события и Лоуренсу вспоминались, как тяжелый кошмар: веселые залпы разноцветных ракет, красное зарево пушек, белесые глаза флер-де-нюи в темноте, едкий дым и огромный вал, падающий, как занавес в театре. Он погладил лапу Отчаянного, и они стали смотреть на пенный след за кормой.

— Парус! — послышалось ранним утром, когда стало светать.

«Вильгельм Оранский» показался на горизонте, в двух румбах по носу справа. Райли, щурясь, смотрел на него в трубу.

— Будем свистать матросов на завтрак раньше обычного: он подойдет к нам задолго до девяти.

С «Шантез», оказавшейся между двумя кораблями, уже окликали заокеанский транспорт. Трофейному фрегату предстояло идти в Англию с пленными на борту. День обещал быть ясным и очень холодным, топсели и брамсели «Шантез» весело белели на густой зимней синеве неба. Транспортам редко доводится брать трофеи — команде «Верности» полагалось бы ликовать. Быстроходный парусник с сорока четырьмя пушками будет, конечно же, выкуплен для службы Британии, и за каждого пленника тоже выплатят премию. Но угнетенное состояние еще не прошло, и на «Верности» было тихо. Лоуренс, которому тоже неважно спалось, стоял на баке и тоскливо смотрел, как подходит «Вильгельм Оранский». Скоро они вновь останутся в полном одиночестве.

— Доброе утро, капитан, — сказал ему Хэммонд. Лоуренс не слишком старался скрывать свою неприязнь к этому человеку, но Хэммонд, ничего не замечая, смотрел на «Шантез», и его радость граничила с неприличием. — Лучшего начала для путешествия нельзя и желать.

Плотник и его помощники чинили палубу неподалеку от них. Один из матросов, Леддоуз, взятый на Спитхеде и уже зарекомендовавший себя как корабельный шут, при этих словах поднял голову и воззрился на Хэммонда с откровенным неодобрением. Плотник Эклоф, большой молчаливый швед, хватил его кулаком по спине и заставил вернуться к работе.

— Отчего же, — сказал Лоуренс. — Линейный корабль в качестве трофея был бы желательнее.

— Нет-нет, — ответил Хэммонд, не поняв сарказма. — Все просто отлично. Вы знаете, что французское ядро пробило каюту принца насквозь? Один из его гвардейцев убит, другой, тяжело раненный, умер ночью. Принц, насколько я могу судить, в ярости. Французский флот за одну ночь принес нам больше пользы, чем целые месяцы дипломатии. Не представить ли ему капитана трофейного корабля, как вы думаете? Я, конечно, сказал, что на нас напали французы, но предъявить доказательства никогда не мешает.

— Мы не римские триумфаторы, чтобы гонять пленных офицеров туда-сюда. — Однажды Лоуренс сам попал в плен. Он тогда был совсем еще юным мичманом, но до сих пор помнил изысканную вежливость французского капитана, совершенно серьезно взявшего с мальчишки честное слово.

— Да, это выглядело бы не слишком красиво, — с сожалением признал Хэммонд. — Тем не менее жалко упускать…

— Это все? — спросил Лоуренс, чтобы прервать неприятный ему разговор.

— О… простите, что я вмешиваюсь в ваши дела… Я, собственно, хотел сообщить, что принц желает вас видеть.

— Благодарю вас, сэр, — решительно поставил точку Лоуренс.

Хэммонд, как видно, хотел сказать еще что-то: быть может, попросить Лоуренса отправиться к принцу немедленно или дать какой-то совет — но не посмел и ограничился коротким поклоном.

Лоуренс не имел ни малейшего желания разговаривать с Юнсином, зная, что тот его ни во что не ставит — и от того, что пришлось ковылять на корму, настроение у него не улучшилось. На предложение подождать в прихожей он бросил:

— Пусть пришлет человека, когда сможет меня принять. — Последовало легкое замешательство — кто-то даже загородил собой выход, — но вслед за этим Лоуренса сразу провели в большую каюту.

Там, одна против другой, зияли две большие дыры. Их заткнули голубым шелком, чтобы не дуло, однако исписанные пергаменты на стенах все же шелестели от сквозняка. Юнсин, держась очень прямо, сидел в кресле, задрапированным красной материей, у лакового столика для письма; его кисточка, несмотря на легкую качку, выводила иероглифы без помарок, как по линейке.

— Вы хотели видеть меня, сэр, — сказал Лоуренс.

Юнсин дописал строчку, отложил кисть, взял из блюдечка с красными чернилами каменную печать и приложил к листу. Затем сложил страницу и вместе с другой такой же завернул в вощеную ткань.