Нефертити - [52]

Ему вдруг так сильно захотелось увидеть отца и братьев, обнять их, прижать к себе, рассказать обо всём, что спазмы сжали его горло и он долго не мог продохнуть. Илия прислушался к шорохам, доносящимся со двора. Дождь усиливался, и первый царедворец тяжело вздохнул: неужели опять дядюшка его испытывает?

12

Наследник с восхищением смотрел на принцессу, купающуюся в бассейне, на то, как ловко и стремительно, подобно речной зеленоспинной рыбке, она скользит по поверхности воды, и намеренно не спускался вниз, боясь своим появлением прервать её радостную игру. Накрапывал мелкий дождь, но царевич не замечал этого.

Ещё вечером царевич встретился с Сираком, главным лекарем его семьи. Он высказал опасение, что сердце отца может не выдержать. Он с трудом дышит, ему не хватает воздуха. Властитель знал, что ему вообще нельзя пить вино, но то, что он сделал, похоже на попытку лишить себя жизни.

— Может быть, что-то случилось такое, о чём мы не ведаем? — оставшись наедине с наследником, осторожно спросил Сирак. — Мне не верится, что этот поступок можно объяснить лишь одной легкомысленностью, с какой властитель отнёсся к своему здоровью.

Царевич пожал плечами. Сирак был старше отца лет на десять, но выглядел всегда бодрым и подтянутым. Он считал, что первопричина телесных недугов кроется в человеческой душе и в первую очередь надо лечить её. Дух повелевает всем, и если он крепок, то и тело устоит перед любыми недугами. Сердечный удар, происшедший с правителем, случился оттого, что тот чрезмерно переволновался и выпил лишнюю чашу вина. Хотя лекари всегда предостерегали правителя от резких волнений и просили ко всему относиться с мудрым спокойствием.

— Но твой отец никогда нас не слушал, хотя всегда спрашивал, чем я собираюсь его лечить и как быстро поможет ему то или иное снадобье, я объяснял, и он знал, как работает его организм, — помолчав и не получив ответов от сына фараона, продолжил Сирак. — Он часто задавал эти вопросы. И старался беречь себя. К сожалению, ни я, ни мои помощники не могли присутствовать на переговорах и не знаем, что там происходило...

— Там ничего не происходило, — ответил наследник. — Обычные разговоры, просьбы, обмены любезностями.

— Но почему же тогда он выпил так много вина? — не переставал сокрушаться лекарь. — Он просто напился, как последний пьяница, который иногда пьёт, чтобы заглушить своё горе. Что-то тут приключилось с его милостью?! Я теряюсь в догадках!

— Может быть, ему просто понравилось вино? — усмехнулся царевич. — Он сам вслух его нахваливал и не мог оторваться. Я тоже попробовал, оно густое, терпкое и на самом деле очень вкусное. Как мёд. Даже слаще, наверное...

— Вот как, — Сирак хмыкнул и шумно вздохнул. — А те вопросы, что вы обсуждали с послами, они требовали большого напряжения?

— Нет.

— Странно, — задумавшись, вздохнул лекарь, потянулся к сосуду с водой, сделал глоток. — Конечно, наш властитель человек увлекающийся, ему могло понравиться привезённое касситами вино, и всё-таки что-то вывело его из равновесия, и ему захотелось заглушить с помощью вина этот срыв. Если всё протекало гладко и спокойно, то непонятно, зачем государь стал губить себя. — Сирак замолчал и, попрощавшись, ушёл.

«По логике Сирака выходит, что отец погубил себя из-за меня, из-за нашей глупой стычки, из-за моего упрямства? — усмехнулся царевич. — Но это глупость. Отец всегда поступал так, как ему хотелось. Был деспотом, а старался казаться этаким добрячком. Сделал меня соправителем, требовал принимать решения, властвовать, но к моему мнению даже не прислушивался. Его забавляла эта игра в двоевластие. Но я ничего не мог сделать. Барахтался, как щенок, тявкал, огрызался, иногда старался ему насолить. Только и всего. Да ещё попытался заставить его считаться с собой. Последний вопль отчаяния. И кто в этом виноват?»

Но чем больше он возмущался, тем острее чувствовал свою вину перед отцом. Они никогда не говорили откровенно друг с другом — по-мужски, по душам, а царевичу так этого не хватало. Он даже готов был повиниться в том перед лекарем, если это поможет отцу выкарабкаться из болезни.

В последние годы отец часто болел. Сирак пытался ограничить и сластолюбие фараона, его частые посещения гарема, которые также утомляли сердце. При тучности правителя, большом излишке жира в его теле чрезмерности в любовных утехах становились опасны. Однако уговоры и предостережения лекаря помогали мало. Правитель любил вкусно' поесть, любил вино, наложниц — всё то, что Сирак, была бы его воля, вообще запретил. Когда прихватывало сердце и властителя укладывали в кровать, на некоторое время он становился послушным пленником лекарей: ничего не ел, не виделся даже с юной женой, пил лишь горькие настои и отвары. Но стоило сердечным болям поутихнуть, как он, подобно юноше, мчался в спальню Ов, и оттуда доносились её выкрики и стоны. Мать в такие мгновения с презрением говорила: «Хоть бы кричала поменьше! А то ведь нарочно всё делает, чтобы укоротить его земной срок!» И так случалось не один раз. Царевич и ныне верил, что дня через два-три отец вырвется из душного, пахнущего горькими травами плена, кинется в объятия своей молодой жены и оттуда донесутся её победные вопли.