Нефертити - [51]

— Но что нам передать нашему государю? — растерянно проговорил Мараду.

— Расскажите о том горе, в каком я ныне пребываю, также передайте, что я и впредь буду укреплять дружественные связи между нашими государствами и помогать вам в любой беде, ежели вдруг таковая на вас обрушится!

Виночерпий наполнил стеклянные чаши гостей, царевич поднял свой сосуд с вином и первым выпил до дна, как бы подтверждая истинность своих слов. Последовали его примеру и послы, всё ещё сохраняя на лицах кислые улыбки и уже предвидя яростный гнев царя Куригальзу Старшего, ибо из двух важных дел, им порученных — привезти секреты стеклоделия и свадебный договор, — они не исполнили ни одного.

С тем на следующий день они и отбыли, щурясь и кисля лица улыбками, рассыпаясь в благодарностях. Провожал их наследник и, отбросив условности, сам повёл к выходу из дворца, хотя по правилам этикета это должны были сделать советники и визири фараона. Он заменял отца, ибо лекари не разрешили фараону даже подниматься с постели. Всё утро шёл тёплый мелкий дождик, и Мараду, желая хоть чем-то досадить царевичу, взглянул на небо, затянутое тучами, и, напустив на себя озабоченный вид, пробормотал:

— Кажется, сезон дождей начинается... Мудрецы говорят, что уезжать в дождь хорошая примета, значит, обязательно снова свидимся, — дружелюбно закончил он. — Но мы обязательно сватов снова пришлём. Вам стоит породниться с нашим повелителем, тогда и дружба станет крепче. Правитель, да и любой умный человек всегда выбирает жену, сообразуясь с выгодой, а вот наложница или вторая жена остаётся для души и телесных утех. Разве не так?

— Мудрый совет, — тотчас откликнулся царевич, сходя по дворцовым ступеням и совсем не вникая в смысл сказанного Мараду, радуясь уже одному тому, что через мгновение гости исчезнут навсегда, и никто не будет заставлять его жениться на касситской царевне. — Я рад, что у его величества Куригальзу Старшего такой умный советник. Передайте ему самые низкие мои поклоны и приглашение посетить Фивы в любое время года!

— Непременно передам! А вы примите приглашение посетить нашу столицу Дур-Куригальзу, повелитель выстроил целый город-крепость рядом с Вавилоном. Жаль, что мы не привезём ни одного договора, я полагал, что вы не продадите нам секреты стеклоделия, но надеялся, что мы подпишем свадебное соглашение. Жаль, очень жаль... — то и дело вздыхал большеголовый Мараду, вытирая пот с лица и шеи, но царевич молчал, никак не откликаясь на эти вздохи и жалобы. Посол наперёд знал, что Куригальзу придёт в бешенство, особенно узнав, что расстроилось сватовство, так сильно мечтал он сделать царевну египетской царицей, и больше слышать не захочет об Аменхетепах, ни Третьем, ни тем более Четвёртом, разорвёт все торговые грамоты, которые были подписаны — о поставке в Египет чешуйчатых панцирей, вина, больших луков — грамоты, выгодные в первую очередь для касситов, и отношения между царствами оборвутся надолго, если не навсегда. Царь даже пошлёт Мараду в Хаттусу разжечь воинственные настроения Суппилулиумы против египтян. Будь они посильнее, он бы сам пошёл войной на Фивы. Вот чего добился этот упрямый мальчишка, наследник египетского фараона. Стоит ли таких неутешительных итогов его упрямство?

«Словно боги взялись помогать его будущей любви, какая, видимо, ждёт наследника, — взбираясь с помощью слуг на верблюда, подумал Мараду. — Иначе чем ещё объяснить всё происшедшее? Один Куригальзу в чудеса не верит. А зря...»

Они простились. Касситские послы приняли дорогие подарки, для их царя приготовленные: разных объёмов, цветов и форм стеклянные чаши, кубки и вазы. Поблагодарив хозяев, они наконец-то уехали, и царевич от радости даже подпрыгнул на месте — теперь он может с лёгким сердцем встретиться с принцессой и смело посмотреть ей в глаза: он своё обещание исполнил. Слуги и советники, стоявшие рядом, отвернулись, опустили головы, сделав вид, что ничего не заметили.

Возвращаясь во дворец и проходя мимо спальни отца, наследник столкнулся лицом к лицу с первым царедворцем. Вид у последнего был, как у побитой собаки.

— Что-то случилось с отцом, Илия? — остановившись, испуганно проговорил наследник.

— Нет-нет, лекари больше дурных вестей не приносили...

— Чем же ты расстроен?

— Дождь идёт, ваша милость.

— Ах, да... — наследник хотел нахмуриться, чтобы пожурить царедворца, но не смог, слишком большая радость переполняла его, и предательская улыбка вылезла на лицо. — Дождь для нас некстати, но он мелкий. Это не ливень.

— Да, мелкий, — согласился иудей.

— Будем надеяться, что и он прекратится, верно? — царевич подмигнул Илие и, сопровождаемый толпой слуг и советников, важно прошествовал дальше.

Ханаанин не поверил своим ушам. Он даже больше боялся гнева наследника, нежели старого фараона, который сам принял его толкование и, случается, бывает жалостлив, а вот молодой властитель жалости не ведает — так он считал, и вдруг эта перемена. С чего бы? Он вспомнил утром спокойный лик Азылыка и всё понял: оракул с ним играет, как с малым дитём, пугая жуткими страхами. И всё с одной целью — заставить себя ценить и уважать. Другого объяснения не найти. Вот уж поистине неизвестно, где найдёшь и где потеряешь, как любил повторять когда-то отец. Как он там? Жив ли? И живы ли братья, которые наверняка время от времени казнятся тем, как жестоко обошлись с ним, не ведая, что даровали ему великое благо. Вот он стоит посреди дворца в сандалиях из дорогой кожи, и все слуги, даже некоторые советники в пояс кланяются ему, сам фараон и царевич считаются с его мнением. Мечтал ли он когда-нибудь о таком возвышении?