Нефертити - [46]

Он стоял наверху лестницы, спускавшейся вниз, к бассейну, раздумывая обо всех этих дурацких переговорах с касситами и злясь на себя. Зря он сказал послам, что им невыгодно продавать секреты стеклоделия. Отец всё сделает наперекор. Он болен, ему уже всё равно, а царевичу потом кусать локти. Они многое потеряют. Разве китайцы продали кому-то способ изготовления своего фарфора или шёлка? Взамен же этих чашечек, блюдец и тканей — повозки с зерном, медь, бронза, мирра и ладан. То же самое — за их стекло. А теперь всё потеряно. Да ещё отец будет поучать его, как мудро он поступил, приобретя за тайну стекла дружбу мужественных касситов и несколько тысяч непробиваемых чешуйчатых панцирей для воинов и лошадей. Зачем им только эти панцири?

Нефертити, сделав несколько кругов, стремительно подплыла к краю бассейна, легко выпрыгнула из воды, утёрла тонкими ладошками лицо, закуталась в простыню: проточная вода показалась ей сегодня прохладной. Она подняла голову и увидела наследника. Принцесса тотчас переменилась в лице, вспыхнула огнём, застыв на месте. Юный правитель быстро спустился к ней.

— Я рад, что ты приняла моё приглашение, — улыбаясь, проговорил он.

— Я тоже... — она поклонилась.

— Не надо мне кланяться, я хочу, чтобы между нами случились другие отношения!

— Другие? Какие другие? — снова зарумянившись, встрепенулась она.

— Какие бывают меж равными людьми... — царевич даже хотел сказать «влюблёнными друг в друга», но запнулся: она так смотрела на него, что он не смог выговорить эти слова.

— Я постараюсь, но... — принцесса смутилась.

— Я бы хотел видеть тебя каждый день.

— Зачем?

— Не знаю, — царевич не мог долго смотреть ей в глаза, их яркий блеск его завораживал.

— Я должна теперь каждый день приходить во дворец? — не поняла Нефертити.

— Зачем? — удивился наследник.

— Но вы же сами только что сказали — хотите меня видеть... — не поняла она.

— Да, я хочу, но это не обязанность... — он попытался найти нужные слова, но не смог. — Это не обязанность, а та сила, что рождается в сердце и против которой нельзя устоять. Её называют ещё любовь. Ты слышала о ней?

— Конечно, — её щёки запылали огнём. Она прижала к ним ладошки, но они всё равно горели.

— Когда я долго тебя не вижу, у меня почему-то начинает кружиться голова, — помолчав, признался он. — Мне иногда хочется самому прийти к тебе.

— Приходите, мы будем рады, — снова поклонившись, проговорила она.

— Я обязательно приду, но лучше ты приходи. Тебе же нравится плавать?

Она кивнула.

— Я должен идти, — он оглянулся, точно слуги поджидали его за спиной. — У нас с отцом переговоры, послы из Касситской Вавилонии приехали.

— Они злые?

— Да нет, настырные только. Всё просят, просят, всё им надо. А ещё предлагают мне в жёны свою царевну, да так настаивают, словно мы не имеем права отказать им! — рассердился царевич. — Даже здесь хотят что-то для себя выторговать!

— Вас хотят женить? — она вдруг замерла от этих слов, растерянно взглянув на него.

— Вот именно! — насмешливо фыркнул он.

Но принцесса даже не улыбнулась. Ей вдруг захотелось уйти и больше во дворце не появляться.

— Я всё равно бы не принял их предложение, — твёрдо добавил царевич. — Мне ни к чему родниться с царём касситов!

Ей вдруг захотелось спросить: с кем бы он готов был породниться, но такие вопросы правителям не задавали.

— Я чувствую, что задерживаю вас...

— Ничего, они подождут, — он нахмурился, глядя в сторону. — Каждый раз я хочу сказать вам... тебе что-то важное и не могу. Язык деревенеет. Смешно?

— Нет.

— Почему?

— Значит, боги не хотят, чтобы вы открывали мне свою тайну.

— Это не тайна, — он взглянул на неё, и у Нефертити на мгновение даже перехватило дыхание.

— А что же?

— Это... — щёки царевича порозовели. — Я не знаю, как это объяснить, но ты мне очень нравишься. Я только и думаю о тебе...

Наверху у лестницы появился слуга. Принцесса взглянула на него, обернулся и Аменхетеп.

— Я иду, ступай! — раздражённо выкрикнул он.

Слуга поклонился и ушёл. Юный властитель шумно вздохнул, нервно развёл руками.

— Я должен идти, но хотел бы тебя снова увидеть, — последние слова дались ему нелегко.

— Хорошо, я приду завтра, и мы сможем опять здесь встретиться, — весело проговорила она, — если, конечно, вы за это время не женитесь на касситской царевне.

— А вот этого уж мы не допустим! — уверенно ответил он.

Когда царевич вошёл в обеденный зал, хозяин и гости с великим старанием расправлялись с горкой запечённых в глине жирных голубей, позабыв обо всех других посольских интересах. Лишь хруст косточек, сопение и сладкое причмокивание. Наследнику же есть не хотелось. Наконец старый фараон отодвинул от себя серебряное блюдо, вытер полотенцем жирные губы, омыл руки в большой чаше с водой и пристально, тяжёлым, давящим взором посмотрел на сына. Властитель был уже пьян, и ничего хорошего это не предвещало. Держать себя он ещё мог, но в такие мгновения становился злым и нетерпимым.

— А мы тут всё же решили будущий наш свадебный сговор на папирусе записать, — торжественно объявил правитель, прикладываясь к чаше с вином. — Уж очень просят о том уважаемые гости и хотят своему повелителю радость доставить! Я нашим писцам поручение дал, они такую брачную грамоту готовят...