Нефертити - [45]

— Мы будем вместе вести переговоры, то ты, то я, высказывать своё мнение, но давай сначала уговоримся, чтобы держаться единой линии. Они просят познакомить их с производством стекла, пусть покупают, потому что либо сами догадаются, либо выкрадут эти способы, а так мы хоть что-то за это получим. И второе: они хотят сосватать свою царевну за тебя. Тут ты сам решай, я неволить тебя не хочу. Договорились?

Царевич кивнул. Но глупая, неодолимая тяга отца к вину вывела сына из равновесия. Он был так рассержен, что ему хотелось хоть чем-нибудь досадить властителю.

— Нам невыгодно продавать эти секреты, — неожиданно проговорил царевич. — Мы торгуем стеклянными сосудами разных форм и объёмов со многими царствами вплоть до Понта и получаем за счёт этого немалую пользу для себя.

— Мы готовы поклясться, что никому стеклянные тайны передавать не будем, — пообещал Мараду, поглядывая на старого государя, который, хоть и нахмурился, помрачнел, но не спешил высказать своё мнение. — Конечно, мы можем сами разгадать эти секреты, не такое уж хитрое ремесло, чтоб его столь ревностно оберегать. Но мы хотели всё сделать честь по чести...

— Мы секреты стеклоделия пока продавать не намерены! — упрямо повторил царевич. — А для вас будем рады изготовить любое количество этих сосудов...

— Не будем сразу всех кобылиц объезжать, — судорожно глотнув вина и сдерживая гнев, примирительно проговорил Аменхетеп Третий. — Мы ещё подумаем. Спешить — дураков смешить.

— И то верно, спешить не будем, — натянуто улыбаясь и разглаживая седую бороду, согласился касситский посол. — Нашей царевне нашей несравненной красавице, исполнилось уже десять лет, и владыка наш, великий Куригальзу Старший, давно мечтает породниться с твоим домом, повелитель, и готов отдать свою сладкую младшую дочь, маков цвет, такому красавцу-наследнику, как твой сын! — посол неожиданно поднялся со своего места вместе со своими помощниками и в пояс поклонился царевичу. — Великое потомство она даст великому царству и славный род приумножит! Готов собственный язык вырвать, если твоему славному и лихому наезднику не по вкусу придётся наша норовистая кобылка с шёлковой гривой!

Велеречиво и складно говорил Мараду. У фараона-отца даже глаза загорелись.

— Эх, будь я немного помоложе! — хрустя орехами, воскликнул он. — Не раздумывая, сам бы женился!

— Насколько мы извещены, молодой царевич ещё не имел намерений выбирать себе невесту, а наш великий повелитель Куригальзу Старший готов дать за дочерью и большое приданое — льстиво улыбаясь, предложил Мараду.

— Для нас это большая честь, — посерьёзнев, кивнул фараон.

— А что наследник скажет? — сладко улыбаясь, спросил посол.

— Я не отказываюсь, но и спешить не привык, — улыбнувшись, проговорил царевич. — И другие иноземные послы уже приезжали с такими же просьбами. Однако оракулы наши не возвестили ещё о часе моего вступления в супружество. Звёзды пока молчат об этом.

— Мудро, мудро, — закивали послы, а Мараду с той же льстивой интонацией продолжил: — Но мы и не настаиваем на спешной свадьбе. Мы готовы подождать, однако хотели быть уверены, что царевич изберёт себе в жёны именно касситскую принцессу, а не какую-нибудь другую.

— Боги не любят, когда мы загадываем наперёд и хотим разгадать их промысел, — ответил наследник, и сладкая улыбка касситского посла мгновенно сделалась кислой. Он понял, что ему вежливо отказывают и взглянул на старого фараона, ища у него поддержки.

— Нет, мы тоже будем рады породниться с царём Касситской Вавилонии и ещё обсудим этот вопрос, — заверил Мараду Аменхетеп.

В это мгновение и заглянул слуга, кивком головы давая понять наследнику, что появилась Нефертити. Царевич заёрзал на месте, в то время, как старый хозяин дворца пригласил гостей к обеденному столу, где они и продолжат начатый разговор. А это означало, что переговоры затянутся ещё часа на четыре. И отца оставлять наедине с касситскими послами не хотелось. Они быстро его уломают, и он за несколько винных бочек и дюжину наложниц продаст секреты стеклоделия, а заодно и согласится на его свадьбу с касситской царевной.

— Я отлучусь на полчаса, ваша милость, — подойдя к отцу, проговорил царевич.

Фараон нахмурился, скорчил недовольную гримасу. В последнее время на отца всё чаще нападали яростные вспышки гнева, и тогда убеждать или спорить с ним было бесполезно. В такие мгновения он становился неуправляем.

— У меня что-то с животом…

— Подойди к нашему лекарю, он приготовит тебе отвар, и тотчас возвращайся, — ответил властитель.

— Хорошо.

Царевич бросился к бассейну и снова остановился как вкопанный, ещё издали увидев, как легко, словно рыбка, скользит в воде гибкое тело принцессы. Он мог простоять так весь день, наслаждаясь этим сказочным зрелищем, но времени у него не было. Через полчаса или даже раньше отец обеспокоится его отсутствием и прикажет слугам найти сына. А злить его не стоит. При всей кажущейся внешней безобидности он был законченным тираном, а то, что разрешил наследнику управлять царством как бы наравне с ним, ещё ничего не означало. Такую он придумал новую игру, которая ему пока нравилась. Фараон предоставлял царевичу свободу выбора и почти всех решений, одобрял их, но в последний момент обязательно всё переиначивал, объясняя потом, почему он так поступил. Объяснения наследника не устраивали, но Аменхетеп Четвёртый, как юный правитель уже официально именовался, отцу не перечил, кусая губы, и с трудом унимал злость, ибо видел, что решения принимаются, чтобы только позлить, унизить его да побольнее щёлкнуть по носу. Такие вот странные, при всей внешней благости, складывались отношения между ними, и он должен был изо всех сил держаться, не надерзить отцу, выказать свои способности к управлению огромной державой, словно не он единственный наследник, и трон может перейти к кому-то другому. К кому?