Нефертити и Эхнатон - [57]
И действительно, с точки зрения египтян, Эхнатон и Нефертити были воплощениями божественных сил. Иными словами, приветствуя их, жители города Солнца приветствовали настоящих богов. Подтверждением такой интерпретации может служить одна иконографическая деталь рельефа из гробницы Ахмосе. Стоя на колеснице, запряженной двумя конями с султанами из страусовых перьев, царица обратила лицо к царю, который ее обнял. На этот раз мы видим рядом с ними одну из принцесс: опершись на передок повозки, девочка смотрит прямо перед собой. Лучи Солнца, заканчивающиеся человеческими руками, подносят знак жизни к слитым в ритуальном поцелуе устам. Более того, одна из солнечных рук касается конской уздечки. А значит, Атон лично правит колесницей; не что иное, как божественный Свет задает скорость и направление ее движению.[98]
Наблюдая эту «процессию» в колеснице, население города Солнца приобщалось к культу Атона. Проехав по «царской дороге», главной транспортной артерии Ахетатона, царь и царица вступали на священную территорию храма.
После окончания ритуала царственная чета возвращалась во дворец. Там Эхнатон давал многочисленные частные аудиенции (в числе прочих лиц – своим ученикам). Фараон много общался со своими главными помощниками. Покидая пределы дворца, он иногда разговаривал и с рядовыми жителями столицы. Многие горожане могли, при том или ином случае, услышать царские наставления, которые касались светоносной и жизнетворной природы Атона. Нефертити тоже участвовала в вероучительской деятельности супруга, осуществлявшейся в основном в ходе публичных аудиенций.
Одной из самых типичных сцен амарнской жизни было «явление» царя в его лоджии, помещавшейся над мостиком, который соединял жилую и официальную части дворца. Подобно Солнцу, которое поднимается на горизонте и пронзает своими лучами неопределенные краски утреннего неба, Эхнатон любил показываться народу. Стоя в этой лоджии, он бросал ожерелья из золота, солнечного металла, чиновникам, которые верно служили империи. Эйе, например, запечатлел в росписях своей гробницы милости, которых его удостоил Эхнатон. В тот день, когда этот вельможа получал награду из рук фараона, в городе царило радостное оживление: люди собирались отовсюду, чтобы полюбоваться на прекрасное зрелище; дети бегали и кричали. Каждый восклицал: «Это для Эйе! Фараон осыпает его золотом и сокровищами!»
Прорись рельефа из гробницы Панехси в эль-Амарне. Эхнатон (на первой колеснице), Нефертити (на второй) и их дочери (на третьей и четвертой) совершают свой каждодневный выезд из Северного дворца к Большому храму Атона в центре Ахетатона. Их сопровождают придворные на колесницах и пеший эскорт.
На стеле, хранящейся в Каирском музее, домоправитель Ани изображен в момент после окончания подобной церемонии. С четырьмя только что полученными золотыми ожерельями на шее он разъезжает в колеснице по столичным улицам, чтобы продемонстрировать всем свое безграничное счастье. По этому случаю Ани надел свои лучшие одежды – великолепное белое платье и парик, увенчанный благовонным конусом.[99] Вельможа испытывает глубокое удовлетворение: ведь награда, которую он получил, свидетельствует о том, что царская семья его очень ценит. Колесницей правит не он, а другой человек, чье имя тоже сохранилось: Тиаи. У последнего удлиненный череп (в соответствии с одной из амарнских эстетических систем), тогда как сам Ани изображен в более «классическом» стиле.
Подобные сцены награждений не являются чисто «протокольными». В действительности они имеют сакральный характер. Не только золото считалось «продуктом» божественного Солнца, воплощением его света, но и «окно явлений» воспринималось как «небесное окно» – то самое, что упоминается в древнейших религиозных текстах. Через это отверстие космической природы изливается на землю солнечный свет. Эхнатон, таким образом, отождествляется по своей функции с созидательной энергией, которая дарует жизнь, – в виде металла, содержащего в себе солнечный свет.
Во время этих торжеств, а также концертов на открытом воздухе и пиршеств для народа, Нефертити всегда находилась рядом с Эхнатоном. Именно царская чета в ее целостности расточала милости своим верным слугам.
Культ, публичные и частные аудиенции, церемонии награждений – такова была жизнь в городе Солнца, где царь, как бы бдительно ни охраняла его личная гвардия, всегда оставался доступным для своих подданных. Храмовые служащие, ремесленники, торговцы, неквалифицированные работники жили в Ахетатоне точно так же, как и в других городах Древнего Египта: каждодневный, иногда очень тяжелый труд чередовался с многочисленными периодами отдыха.[100] Только теперь традиционные праздники были заменены частыми публичными «явлениями» царской семьи и другими приятными церемониями.
Царская трапеза, изображенная в гробнице Хуйи, домоправителя царицы-матери Тийи, производит чарующее впечатление. Слуги вносят в обеденную залу дворца разнообразные вкусные блюда, в то время как музыканты «дают концерт», играя на арфах и лирах. Традиция блестящих фиванских пиршеств не была забыта – как, впрочем, и фиванская мода. Элегантные дамы, переехав в Ахетатон, продолжали состязаться в изяществе и красоте. Для своих платьев они предпочитали выбирать самые тонкие, почти прозрачные льняные ткани, которые позволяли видеть плавные изгибы их тел. Из аксессуаров более всего ценились сложные парики, ювелирные украшения, бахромчатые шарфы-пояса.
