Недвижимость - [9]
— А документики можно посмотреть?
Приветливость, приветливость и еще раз приветливость.
Она насторожилась:
— Паспорт, что ли?
— И паспорт тоже, — ответил я. — Паспорт — это очень важный документ. Один из самых важных. Паспорт, Нина Михайловна, — это удостоверение личности. Кроме того, данные паспорта часто фигурируют в…
— Это что же? — Нина Михайловна явно почуяла какую-то опасность: никогда я не мог понять, какую опасность чуют такие вот тетки с белыми лбами, когда их просят об элементарнейшей вещи: показать на секунду паспорт, чтобы можно было убедиться в отсутствии расхождений. — Зачем вам паспорт? Я-то у вас паспорта не спрашиваю!
— Да вы не поняли! — сказал я, улыбаясь шире. — Я же не в том смысле… не как в милиции!
— Паспорт не дам! — отрезала она.
— Да почему же вы не дадите паспорт? — Я дурашливо посмеивался: мол, какие диковинные разногласия у нас возникли. — Да что вы!
Ну хотите — вот вам мой паспорт, пожалуйста!
Она секунду или две смотрела на меня в упор, по-видимому решив нанизать, как сардельку, на взгляд своих маленьких и непонятно чем возмущенных глазок, затем порывисто вздохнула и стала, бормоча что-то о доверии и недоверии, с оскорбленным видом копаться в сумочке. Даже лоб немного наморщился.
В конце концов извлекла паспорт и протянула его вместе с какой-то жеваной бумаженцией.
Бумага оказалась ксерокопией свидетельства о наследстве. В этом не было ничего удивительного. Я и думал о наследстве.
Удивительное заключалось в другом: наследство не по завещанию, как я предполагал, а по закону. Вот так: по закону. В сущности, меня это совершенно не касалось. То есть никто никому ничего не завещал. Человек умер — и его имущество перешло к законному наследнику. Как явствовало из свидетельства, наследодателя звали
Михаилом Кондратовичем. Из всего этого можно было сделать только один вывод: покойный приходился Нине Михайловне родным отцом, а она ему — дочерью.
— Так, так, — сказал я, читая про себя строки документа и не вдумываясь в их давно привычный, неизменный от раза к разу смысл, а представляя себе почему-то, как старик доживал свои дни: через силу, с запинками кружась по тому черному кольцу старости и нищеты, которое и представляло собой его жизнь. Это движение становилось все медленнее, все монотонней, и даже светлых пятен памяти становилось все меньше, потому что все труднее ему было вообразить, что когда-то он жил совсем иначе — был моложе лет на десять (это еще кое-как вспоминалось), а до того — еще моложе, а перед тем — совсем молод, нравился женщинам, зарабатывал деньги, щедро тратил, был не прочь гульнуть, обожал жену и любил дочь… Я зажмурился на секунду — и картинка возникла перед глазами словно мутный, слишком плотный и вдобавок исцарапанный черно-белый негатив, на котором почти ничего нельзя было разглядеть, но который при этом производил все-таки тягостное и пугающее впечатление: как будто зная, что на нем сфотографировано нечто ужасное, ты одновременно и хочешь, и боишься разобрать детали…
— Отлично, — кивнул я дочитав. — Все в порядке. Нина Михайловна, а скажите мне, пожалуйста, вот что…
Я достал блокнот и стал задавать вопросы. Она отвечала. Мне казалось, что в голове, как в компьютере, что-то попискивает и движется: разнородные данные должны были в итоге свестись к одному знаменателю и выразиться некоторой денежной суммой, более или менее соответствующей тому, сколько стоит эта грязная конура в ее нынешнем состоянии.
— Капремонт был?
— Что?
— Трубы, спрашиваю, меняли?
— Нет, не было…
— Школа далеко?
— Да вон она, школа-то! — обрадовалась она. — Вон, из окна видно!..
— А поликлиника?
Закрыв блокнот, я возвел очи горе и сказал затем, что Нина
Михайловна может рассчитывать примерно на… В голове еще что-то пощелкивало, а ошибиться я не мог. То есть мог, но не должен был. Ошибаться мне было никак нельзя. По крайней мере в большую сторону. Лучше ошибиться в меньшую. Тогда в результате сделки она получит на пару тысяч больше, чем рассчитывала. Приятные сюрпризы приятнее неприятных… Я еще тянул время: порассуждал о состоянии рынка, о конъюнктуре; отметил, что она, конъюнктура, оставляет желать лучшего. Но, с другой стороны, конъюнктура конъюнктурой, а жизнь жизнью. Жизнь есть жизнь, как говорила моя бабушка. Жизнь не остановится, какой бы ни становилась конъюнктура. А что это значит? Это значит, что, несмотря на негодную конъюнктуру рынка, я берусь продать эту квартиру, как в рекламе «Аэрофлота», — быстро, выгодно, удобно… Тут же пожалел, что брякнул про «Аэрофлот». Черт меня дернул за язык: она не поняла, при чем тут «Аэрофлот», но усиленно пыталась понять, и пока я оценивал вслух местоположение, состояние, а также прочие параметры этой несчастной квартирешки, Нина
Михайловна смотрела мне в переносицу затуманенными работой мысли глазами, совершенно не схватывая того, что я говорил по делу.
— Я пошутил, — попытался я исправить положение. — «Аэрофлот» тут совершенно ни при чем. Так вот, что касается местоположения…
И, подводя черту, сообщил, что Нина Михайловна может рассчитывать максимум на… Это было очень важно — назвать верную сумму. Очень важно. Я вовсе не хотел ее обманывать. Да практически и не смог бы, потому что уже сказал, что мой гонорар составляет известный процент от суммы сделки, а я всегда честно придерживаюсь договоренностей. Кроме того, объект был такого свойства, что срубить на нем хоть сколько-нибудь левых денег не представлялось возможным. Короче говоря, я был совершенно честен. Однако в нашем деле честность — это что-то вроде спирта.
Журнал «Новый Мир», № 2 за 2008 г.Рассказы и повести Андрея Волоса отличаются простотой сюжета, пластичностью языка, парадоксальным юмором. Каждое произведение демонстрирует взгляд с неожиданной точки зрения, позволяющей увидеть смешное и трагическое под тусклой оболочкой обыденности.
В центре нового романа Андрея Волоса — судьбы двух необычных людей: Герман Бронников — талантливый литератор, но на дворе середина 1980-х и за свободомыслие герой лишается всего. Работы, членства в Союзе писателей, теряет друзей — или тех, кого он считал таковыми. Однако у Бронникова остается его «тайная» радость: устроившись на должность консьержа, он пишет роман о последнем настоящем советском тамплиере — выдающемся ученом Игоре Шегаеве. Прошедший через психушку и репрессированный по статье, Шегаев отбывает наказание в лагере на севере России.
Длинна дорога от Бухары до Панджруда, особенно если идти по ней предстоит слепому старику. Счастье, что его ведет мальчик-поводырь — где найти лучшего провожатого? Шаг за шагом преодолевают они назначенный им путь, и шаг за шагом становится ясно, что не мальчик зряч, а старик; и не поводырь ведет слепого, предостерегая от неожиданностей и опасностей пути, а слепой — поводыря, мало-помалу раскрывая перед ним тайны жизни.Главный герой романа — великий таджикско-персидский поэт Абу Абдаллах Джафар ибн Мухаммад Рудаки.
Она хотела большой любви, покоя и ощущения надежности. Хотелось, чтобы всегда было счастье. А если нет, то зачем всё это?
Про историю России в Средней Азии и про Азию как часть жизнь России. Вступление: «В начале мая 1997 года я провел несколько дней в штабе мотострелковой бригады Министерства обороны республики Таджикистан», «совсем рядом, буквально за парой горных хребтов, моджахеды Ахмад-шаха Масуда сдерживали вооруженные отряды талибов, рвущихся к границам Таджикистана. Талибы хотели перенести афганскую войну на территорию бывшего Советского Союза, который в свое время — и совсем недавно — капитально в ней проучаствовал на их собственной территории.
В конце 90-х годов эта книга, справедливо названная немецким искусствоведом «потрясающим признанием в любви», снискала целый букет литературных наград (в том числе и Государственную премию РФ).Действие романа «Хуррамабад» (прообразом которого служит реальный Душанбе) разворачивается на протяжении более полувека — с конца двадцатых годов, когда в Среднюю Азию вслед за Советской властью двинулись русские, до наших дней, когда они еще более массово откатились назад в Россию.Раскол империи и хаос гражданской войны вынудили их бежать, оставляя за спиной все, что было создано и нажито трудом нескольких поколений.Отдельные судьбы, прослеженные в романе, складываются в колоритную картину, без которой представление о жизни не только Таджикистана, но и современной России было бы неполным, и подтверждают собой ту простую мысль, что страдание, преданность, любовь и надежда не имеют национальной принадлежности.Хуррамабад: город, которого нет? Или, напротив, все мы ходим по его улицам? Город безмятежности и счастья — или город жестокости и тоски?
Яркий литературный дебют: книга сразу оказалась в американских, а потом и мировых списках бестселлеров. Эмира – молодая чернокожая выпускница университета – подрабатывает бебиситтером, присматривая за маленькой дочерью успешной бизнес-леди Аликс. Однажды поздним вечером Аликс просит Эмиру срочно увести девочку из дома, потому что случилось ЧП. Эмира ведет подопечную в торговый центр, от скуки они начинают танцевать под музыку из мобильника. Охранник, увидев белую девочку в сопровождении чернокожей девицы, решает, что ребенка похитили, и пытается задержать Эмиру.
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Некий писатель пытается воссоздать последний день жизни Самуэля – молодого человека, внезапно погибшего (покончившего с собой?) в автокатастрофе. В рассказах друзей, любимой девушки, родственников и соседей вырисовываются разные грани его личности: любящий внук, бюрократ поневоле, преданный друг, нелепый позер, влюбленный, готовый на все ради своей девушки… Что же остается от всех наших мимолетных воспоминаний? И что скрывается за тем, чего мы не помним? Это роман о любви и дружбе, предательстве и насилии, горе от потери близкого человека и одиночестве, о быстротечности времени и свойствах нашей памяти. Юнас Хассен Кемири (р.
Журналистка Эбба Линдквист переживает личностный кризис – она, специалист по семейным отношениям, образцовая жена и мать, поддается влечению к вновь возникшему в ее жизни кумиру юности, некогда популярному рок-музыканту. Ради него она бросает все, чего достигла за эти годы и что так яро отстаивала. Но отношения с человеком, чья жизненная позиция слишком сильно отличается от того, к чему она привыкла, не складываются гармонично. Доходит до того, что Эббе приходится посещать психотерапевта. И тут она получает заказ – написать статью об отношениях в длиною в жизнь.
Истории о том, как жизнь становится смертью и как после смерти все только начинается. Перерождение во всех его немыслимых формах. Черный юмор и бесконечная надежда.
Рассказ о том, как прогулка по морскому побережью превращается в жизненный путь.