Недоступная тайна - [46]

Подойдя к окну, Жаворонкова посмотрела на улицу. На уровне окон, за оградой, густая листва тополей казалась черной. Вспомнились дни, когда жильцы дома сообща сажали эти деревья — тоненькие сиротливые веточки. Зажглись уличные фонари, и листва тополей вдруг стала похожей на театральную декорацию.

Постояв немного, она села в кресло.

Свиридов… Все же не такими представляются ей люди, работающие с Бубасовым. Пусть Свиридов пробрался в страну тайными путями, пусть он вражеский агент, но в нем не чувствуется того внутреннего зла, которое, по ее мнению, обязательно должно быть в агенте. На ее взгляд, Свиридов ничем не отличается от советских людей.

В последнюю встречу он рассказал ей о Бубасове, рассеяв ее возникшие было сомнения. Но, как ни странно, настороженно и гневно она относится не к Свиридову, а к тому неизвестному жителю, у которого Свиридов нашел, как он сам говорил, надежное убежище. Она безуспешно пыталась узнать у Свиридова, кто этот человек. Он ей казался в десятки раз опаснее агента. Выполнив свою роль, Свиридов уйдет, а тот неизвестный, дающий приют людям такого сорта, останется, и через некоторое время, возможно, к нему в дом прибудет другой подобный «квартирант». Свиридов не назвал ей хозяина квартиры, а этот вопрос с каждым днем волновал ее все больше и больше.

Как-то она сказала полковнику Ивичеву о своем беспокойстве. Ей казалось, что полковнику и его товарищам не удастся выяснить так детально, как бы то же самое сделала она… И вот Свиридова нет. Мало ли что могло случиться с ним на улице. Например, он мог попасть под трамвай или автомашину или могла произойти какая-нибудь другая случайность, и тогда тайна убежища агента не будет открыта…

Жаворонкова поднялась с кресла. Тревога ее нарастала.

Как раз в это время Свиридов осторожно просунул голову в дверь. Жаворонкова подняла руку к выключателю на стене.

— Ради бога, Элеонора Владиславовна, не нужно света, — проговорил он. — За мной следили, мне кажется, агент госбезопасности…

Свиридов выдумку об агенте безопасности преподнес по собственной инициативе. Его интересовало, как она отнесется к столь важному сообщению.

— Зачем вы вошли ко мне! — сделав испуганные глаза, воскликнула Жаворонкова.

Но внутренне она торжествовала: чекисты не выпускают Свиридова из поля зрения. Очень хорошо!

— Не беспокойтесь! Это было далеко отсюда… Я удачно ушел, — положив шляпу на стул около двери, сказал Свиридов. — Поэтому я и опоздал…

Жаворонкова вышла на минуту в прихожую. Запирая входную дверь, она подумала: «Хорошо, что за ним следили… Я не одна…»

Свиридов сел в кресло у стола и стал рассказывать о столкновении с «агентом госбезопасности».

— В общем, я здорово отделал его, — закончил он и вздохнул.

Жаворонкова слушала его, стоя у стола.

— Но ведь вас могли привлечь к ответственности за хулиганство, и тогда… провал!

Моментально она вообразила, что следить за Свиридовым почему-то мог только Бахтиаров. Волнуясь, она сказала:

— Если вам верить, то это было какое-то избиение младенца! Расскажите, тот, которого вы били, сильный или нет?

Выяснив, что жертвой Свиридова оказался какой-то низкорослый, ничуть не похожий на Бахтиарова, она успокоилась.

Свиридов сидел, низко опустив голову. Он уже раскаивался в том, что рассказал о слежке. Теперь она может отказаться от него, выгонит, и тогда… будет осложнено ее разоблачение. Он взглянул на Жаворонкову, молча игравшую цветком, выдернутым из букета.

— Элеонора Владиславовна, — тихо позвал Свиридов.

Она не отвечала. Он снова позвал ее.

— Если за вами следили, то, следовательно, вы вызвали подозрение, — бросив на стол цветок, сказала Жаворонкова. — Вам надо спешить, а вы медлите и не говорите главного. Что от меня требуется?

Свиридов облегченно вздохнул.

— Элеонора Владиславовна! — живо воскликнул он. — Это зависело не от меня. Теперь я получил инструкцию. Должен сказать: мы последний раз видимся с вами… Я должен уходить… оставить город…

— Куда?

— Меня должны переправить туда… домой…

— Но почему так быстро? — спросила Жаворонкова, испытывая беспокойство.

— Такова воля вашего отца.

— Расскажите мне еще о нем.

Свиридов встал, прошелся по комнате и, отвернувшись в угол, закурил папиросу. При свете вспыхнувшей спички Жаворонкова увидела его взлохмаченную голову, плечи.

— Вы сами понимаете, — тихо начал Свиридов, — что подробно рассказать о вашем отце я не в состоянии. Как я вам говорил в прошлый раз, видеть мне его приходилось не часто. Хотя он и старик, но, мне думается, старик, знающий секрет неувядания. Он бодр, свеж, ему трудно дать больше пятидесяти… Судя по всему, он вершит большие дела, но о размахе их я не имею представления… И вообще, вы сами должны понимать, что многое от меня скрыто. Я только исполнитель, курьер, если можно так выразиться…

— Не скромничайте!

— Уверяю вас!

— Где он вас принимал?

— За Мюнхеном. Знаете, как это делается? Вас сажают в машину, лишают возможности ориентироваться. К этой шаблонной и грубоватой таинственности я уже привык. Ваш отец придерживается строгих правил…

Свиридов замолчал.

— Рассказывайте, рассказывайте, — нетерпеливо проговорила Жаворонкова.