Недостреленный - [75]
Кроме всего этого, случилось ещё одно событие, о котором я совсем забыл. 20 июня в Петрограде в результате террористического акта был убит Володарский, комиссар по делам печати Северной Коммуны (нового территориального образования, состоящего из нескольких губерний вокруг Петрограда). Несмотря на то, что газеты приписывали эту акцию эсерам (а я по прошлой привычке относился к газетам скептически), это убийство и совершили действительно эсеры, насколько я вспомнил исследования спустя столетие. У меня, привыкшего в двадцать первом веке к манипулированию общественным мнением через средства массовой информации, газетные сообщения вызывали зачастую недоверие. Однако здесь, в начале двадцатого века, газеты говорили, что думали, и ещё были достаточно открыты и искренни, даже в своих заблуждениях и в ложных слухах, несмотря на то, что технологии манипулирования массами и оформились в этом же двадцатом веке. Убийство Володарского было чуть ли не первым громким террористическим актом против высокопоставленного деятеля большевиков, и оно вызывало бурное возмущение в печати и среди рабочих, и привело к требованиям ужесточить политические репрессии к противникам Советской власти. По иронии судьбы, именно глава петроградской ЧК Урицкий, который в моей бывшей реальности также был позднее убит эсером, сдерживал радикально настроенных товарищей, нацеливаясь на борьбу с конкретными антисоветскими организациями и препятствуя массовым расстрелам в Петрограде.
В начале июля в субботу шестого числа мы утром договорились с Пашей Никитиным разделиться для ускорения наших с ним дел, и каждый из нас отправился по своей части адресов: опрашивать потерпевших и записывать показания свидетелей. Я забежал домой, подхватил свой заготовленный загодя солдатский мешок, выскочив на улицу, кликнул извозчика и поехал в Денежный переулок недалеко от Арбата. На место я приехал заранее, незадолго до полудня, так как не помнил точного времени предстоящего события, в памяти осталось впечатление, что в середине дня. Зашел в осмотренный и выбранный несколькими днями ранее подъезд, поднялся на лестничную площадку между вторым и третьим этажом, открыл деревянные рамы окна, выходящего на переулок, и приготовился ждать.
Постоял, посмотрел в окно на переулок. Июльское солнце жарило вовсю. Переулок был почти безлюден. Прошла женщина, неся корзинку, прикрытую тканью. Процокала копытами лошадь, таща грохочущую телегу с сутулым щурящимся возчиком. Время тянулось медленно в эту сонную жару. Слышно было, как где-то наверху открылась дверь. Я спустился и вышел из подъезда, не желая лишних вопросов жильцов.
Прошелся до Арбата, постоял на углу, прислушался. Я ждал автомобиль и думал издалека узнать о его приближении по звуку мотора. Потом медленно по самой жаре прошёл по Денежному из конца в конец, потом далее по другому переулку до Пречистенки. Постоял, посмотрел вокруг на редких прохожих, повернул обратно. Подойдя к Денежному, услышал сзади тарахтенье двигателя. Пошёл быстрее, свернул в выбранный подъезд, взбежал на нужную лестничную площадку. Через минуту легковой автомобиль протарахтел мимо и укатил в сторону Арбата. Опять всё вокруг затопила вязкая тишина.
В прохладе каменного подъезда было полегче. Часов у меня не было, ни наручных, ни карманных на цепочке. Надо бы обзавестись, полезная вещь. Но очень дорогая. Времени, как мне казалось, прошло уже, наверное, часа два, не меньше. Сидя на широком подоконнике окна в толстой стене дома, посматривал наружу, а всё больше прислушивался.
Наконец послышался шум ещё одного приближающегося автомобиля. Я положил мешок на пол у стены, вынул из кобуры на поясе один наган, достал из мешка второй, взвёл на обоих курки и отступил от окна в глубь лестничной площадки, чтобы не маячить в окне. Автомобиль доехал до моего окна и остановился напротив, у входа в германское посольство, не заглушая мотора. Из машины с задних сидений вышли двое: узколицый брюнет с пышной шевелюрой, с усами и бородкой, в черном пиджаке, и русоволосый мужчина с небольшими усиками, одетый в коричневый пиджак, оба были в шляпах. Брюнет держал двумя руками, прижимая к себе, портфель, а русоволосый нёс свой портфель аккуратно, держа одной рукой в стороне от себя.
В автомобиле остался шофер и ещё один мужчина на переднем сиденье, которого я заметил через проём выше дверцы машины. Двое вышедших пассажиров, брюнет и русоволосый, прошли мимо часового у ворот, остановились у двери посольства и нажали кнопку звонка. Я прицелился. Дверь открылась, вышел швейцар и о чем-то спросил у пришедших. Нажимаю на спусковые крючки наганов. Раздались выстрелы, от стены рядом со входной дверью отлетели куски штукатурки. Немая сцена, мгновение все стоят неподвижно. Стреляю ещё раз, для непонятливых, и ещё. Швейцар испуганно захлопнул дверь, часовой от ворот вбежал во двор, растерянно смотря на вход в посольство. Двое в пиджаках пригнулись, развернулись и понеслись мимо часового к воротам, чуть не сбив того с ног. У ворот брюнет задержался, сунул руку в портфель, крикнул что-то, воздев руку вверх в позе памятника, и бросил во двор какой-то предмет. Раздался взрыв. Часовой бросился в сторону, упал, но сразу поднял голову. Я стреляю несколько раз в сторону парочки в воротах. Брюнет схватился одной рукой за другую, уронил портфель и побежал к автомобилю, прижимая руку к себе. Его напарник достал что-то из своего портфеля и также бросил этот предмет во двор посольства. Ничего не произошло – похоже, кустарно изготовленная бомба не сработала. Упав, брошенный предмет остался лежать во дворе, и русоволосый поспешил вслед за брюнетом к начинающему движение автомобилю. Переношу огонь на машину. Несколько выстрелов, и автомобиль глохнет.
