Недостойный - [69]

Но… какая разница? Все, что я для них сделал или не сделал, закончилось. В конце концов оставить их с образом маленького белого песика, хромающего по заснеженному полю, не намного хуже грандиозного прощания.

Я позвонил Мари. Она не ответила. Я оставил сообщение: «Мари, это я. Не знаю, что тебя ждет, но следующие недели будут ужасными. Прости меня за это. Ты гораздо смелее меня. В любом случае, Мари, это приближалось. Ты знала. И — вот оно. И может быть, это будет облегчением. Возможно. Надеюсь. Пожалуйста, береги себя. Однажды мы встретимся. Но, думаю, не скоро».

Я вернулся на кафедру английского языка за своими вещами: папка с личными письмами от учеников и родителей. Несколько книг. Моя кофейная кружка.

За столько времени сохранить хочется немногое.

Прислонившись к своему столу, слушал, как в пустеющей школе затихли в коридорах голоса.

Большую часть вещей я оставляю на месте. Красные ручки в ящике вместе с коробкой скобок для степлера, классный журнал на столе для того, кто меня сменит.

Пальто и шарф Мии переброшены через спинку ее стула. Почти все ушли с последним звонком или празднуют в спортзале, но она с учениками работает над зимним номером литературного журнала. Будет сидеть допоздна, укрывшись в компьютерном классе, принимая окончательные решения по материалам, поданным в самый последний момент.

Я представил ее в тускло освещенной комнате. Мерцают мониторы, озаряя наш маленький, верный клуб.

Среди любящих ее детей она на высоте. Там она в центре мира, арбитр вкуса, терпеливый читатель, резкий критик, законодатель совершенного нравственного порядка.

Я сел за ее стол, взял из ящика красную ручку и начал писать.

«Дорогая Миа».

Но дальше у меня не получилось, и я оставил как есть, только эти два слова на листе белой бумаги: «Дорогая Миа».

Встал. Дотронулся до ее пальто, висящего на спинке стула, и ушел.

Из коридора мне была видна Мур. Она сидела в кресле лицом к пустому серому дивану, по бокам которого два кресла в комплект к нему. В одном из них мистер аль-Мади, положив левую ногу на правое колено, и мне видна истертая подошва его ботинка. Я вхожу, и при виде меня улыбка застывает у него на лице.

Лицом к нему в кресле сидит Пол Спенсер.

Мур поворачивается ко мне, будто бы с чрезмерным удивлением. Похоже, я совершил ошибку. Возможно, они передумали. Мгновение я испытываю облегчение, но не успеваю заговорить, расслабиться, согласиться с этим, как она сухо произносит;

— Входите, Уилл.

Я сажусь на оставленное для меня место — на низкий диван. Новый комплект, что ли. Я его не помню.

Пол Спенсер сидит, потирая бороду. Мур смотрит на меня, на ней бежевый костюм. Держится она скованно, сидит, положив ногу на ногу. В окне за ней я вижу парковку. Уезжают последние автобусы. Сидящий справа от меня Омар аль-Мади изменил позу и слегка повернулся ко мне в своем кресле.

С участившимся дыханием я сажусь на край дивана. Чувствую, как кровь медленно пульсирует в венах. Я весь внимание. Странное ощущение, граничащее, на секунду думаю я, с радостью.

— Уилл, — говорит она. — Мне бы хотелось задать вам вопрос.

Я киваю.

— Буду откровенна. Полагаю, вы знаете, в чем дело, и этот вопрос не станет для вас неожиданностью. — Она смотрит по сторонам, сначала на аль-Мади, потом на Пола Спенсера, затем снова на меня. — Уилл… Вы состоите или когда-либо состояли в неподобающих отношениях с ученицей этой школы?

Я сижу неподвижно. Ничего не отвечаю. Только перевожу взгляд с ее рта на стеклянный стол передо мной.

Я жду. Ощущаю биение своего сердца. Представляю кровь, циркулирующую по моему телу. Сколько бы раз я об этом ни думал, никогда не обдумывал свой ответ.

Я сосредоточиваюсь на отражении потолочной лампы в стекле. Она словно делается ярче и приобретает глубину и текстуру. Не знаю, сколько времени я так сижу.

— Уилл, — вступает Пол Спенсер.

— Нет, — отвечаю я и быстро смотрю на него. Мне кажется, он разочарован во мне. Похоже, он надеялся хотя бы на честность.

Мистер аль-Мади опускает левую ногу на пол и садится прямо, словно собирается заговорить. Но голос подает Мур:

— У нас есть свидетельства. От других учеников.

Голос у нее дрожит. Говорит она спокойно, но за неторопливой сдержанностью скрывается ярость. Я знаю, она меня ненавидит, считает злодеем, который надругался над юной женщиной. Я лицемер и лжец. Насильник детей.

— Уилл. — Это снова Пол Спенсер, на этот раз мягче: так хороший отец может убеждать сына перестать плакать, вернуться в игру, прекратить лгать и сказать правду.

— Да, — говорю я и смотрю на него. — Да…

— А… — изрекает аль-Мади, кивает и ставит обе ноги на пол. — Да.

— Хорошо, — говорит Мур. — Вы уволены. Лучше всего для вас, для Мари и для нас, Уилл, чтобы вы ушли в конце школьного дня, как вы сделали бы это в обычных обстоятельствах. А завтра вы сюда не вернетесь.

— Уилл, — опять обращается ко мне Спенсер.

Я смотрю на него.

— Вы совершили ужасный поступок. Вы должны это понимать. Школе… школе понадобится много времени, чтобы прийти в себя. Вы очень многим здесь нравились. Но вы и так это знаете. — Он качает головой.

Я молчу.

Через мгновение Мур открывает белую папку.