#НЕДОМУЖИКАМ вход воспрещен. Как оставить нездоровые отношения в прошлом - [11]

Во второй комнате жила асоциальная женщина. Она много пила и зарабатывала на жизнь проституцией. Это сказалось на ее внешности: в свои тридцать пять лет она выглядела на пятьдесят пять. В ее комнате периодически проживали разные подозрительные личности – ее подруги-проститутки, наркоманы, алкоголики. В третьей комнате жил бывший заключенный, который большую часть своей жизни провел в местах лишения свободы за серию тяжких преступлений. Он и женщина из соседней комнаты по-настоящему отравляли жизнь Аниной семье и бабке: они устраивали пьяные разборки по ночам, стучали по батареям, водили всякий сброд, курили прямо на кухне, пили горячительные напитки и там же громко слушали шансон. В ночные часы, когда квартира погружалась во мрак и тишину, из разных щелей выползали усатые хозяева ночи – здесь же они лакомились остатками еды и вольготно блуждали по немытой плите.

Тараканы были не единственной напастью: помимо них в квартире обитали мыши, а в кроватях домочадцев клопы. Бытие формирует сознание, каждый из людей этой квартиры был по-своему несчастен и сломан, поэтому они занимали, как правило, определенную социальную нишу, потому что на большее не способны. И даже если кому-то чудом удавалось вырваться из этой среды, под оболочкой успешного человека скрывалась осиротелая искалеченная бескрылая душа…

Семья Ани жила очень бедно. Алексей работал на двух работах, научным работником и подрабатывал по ночам сторожем, а Надя была модельером-конструктором и шила на дому, но денег все равно катастрофически не хватало – Леше задерживали зарплату, да и в научной среде платили очень мало. Места для жизни было немного, жили тесно – играть детям приходилось в комнате, мама Ани не разрешала им это делать в коридоре или кухне, да и сама старалась меньше выходить, так как дети мешали соседям, а вечно пьяный бывший зэк постоянно приставал. Ванную тоже нельзя было занимать – постоянно недовольная соседка-бабка, как зайдешь мыться, через пару минут начинала стучать и причитать: «Выходи из ванной, мне она нужна! Нарожали детей, и все должны слушать вопли ваших отпрысков. Ни помыться, ни поесть нормально, выходи, сказала!» Мыться получалось только ночью, когда она спала, – Надя будила детей по очереди и купала. Когда дети плакали, она их собирала и шла гулять, даже если на улице был дождь и холод, потому что бабке из соседней комнаты они мешали, она начинала ругаться и стучать в дверь. Проститутка и бывший уголовник тоже доставляли много хлопот: могли колотить в дверь ночью и просить денег на выпивку, пьяные разборки по ночам будили детей, они начинали плакать, и тут же прибегала бабка. Бабка боялась уголовника, поэтому всю злость она вымещала на Надю, с ним же была вежливой и покорной.

Прошло несколько лет, бабка умерла, и ее комнату отдали семье Ани. Туда поселился их отец: он не хотел жить с женой и детьми, так как они мешали заниматься наукой и развиваться. Да и к тому же он охладел к Наде, дети его доставали, весь этот быт, рутина, нищета, тревожная атмосфера – он жалел, что вообще женился и у него родилось трое детей, для него это было непосильной ношей. Уйти он не мог – некуда, ну и воспитанием особо заниматься не хотел, поэтому скинул все обязанности на жену, а сам работал над научными изобретениями. Когда в квартире накалялась атмосфера и сосед-уголовник буянил, отец уходил в свою комнату и предавался размышлениям о том, что ему не повезло с женой, детьми, соседями, судьбой, – сидел и жалел себя, он не пытался успокоить соседа, потому что боялся.

Обстановка в семье была очень нездоровой и напряженной. Каждое воскресенье утром в эту жуткую коммуналку подтягивались люди, которые собирались с целью «прославления небесного отца». Это были «братья» мамы Ани – так она их называла. Собрания эти очень отдаленно напоминали классическое богослужение в церкви: каждый член этого сообщества искренне верил, что экзальтированная молитва в окружении себе подобных способна зажечь в нем «факел веры». Они держались за руки, громко призывая имя Иешуа. Некоторые из них падали на колени, простирали руки к небу, слезы текли градом и с губ слетали фразы «О мой Иегова, зажги во мне свет Израиля», «Веди меня своей тропой, покажи мне свой путь». После того как каждый член этой секты впадал в транс, начиналась божественная вакханалия с громкими песнями религиозного характера, танцами, которые, как они считали, угодны Господу. Особенно впечатлительные члены этих собраний, находясь на пике эмоционального подъема, начинали общаться с «живым богом».

Уже тогда Аня понимала, что эти люди откровенно больны, что причина их неистового возбуждения далеко не бог, а глубокое повреждение рассудка. Однако мать Ани упорно пыталась внушить детям, что вот он, истинный путь, что подобные сборища ведут к очищению души, открывают глаза на жизнь, наполняют ее смыслом. Она заставляла детей принимать участие, хотела, чтобы во время их песнопений дети, кружась в танце, чувствовали такое же единение, какое чувствовала сама. По идеологии члены секты считали, что человек человеку брат и в случае нужды ближнего надо снять последнюю рубашку, предоставить ему кров и пищу, даже если такие действия ущемляют домашних. Так и делала мама Ани – жалела соседку-проститутку и отдавала ей последние деньги на выпивку. Когда друзьям этой женщины было негде спать, она могла их приютить. Дети, наблюдавшие за картиной этих богослужений, чувствовали страх, непонимание, смятение, и последние остатки надежды на то, что родители сильные, заботливые и надежные, покидали их. Было чувство отчуждения, они инстинктивно понимали, что все эти люди больны и им нельзя доверять, на них нельзя положиться. Все эти эмоции, ощущения одиночества, брошенности, тревожности и ненужности обострялись в детских сердцах, страх крепчал. Будучи ребенком, ты не в состоянии самостоятельно о себе позаботиться, а в случае Ани, Димы и Оли родители адекватно о них позаботиться не могли.