Недомут - [44]

Ступочкин протяжно говорил о переменной и функции. О какие там есть способы задания функций? Графический. Табличный. И конечно же, уравнением. Класс переписывал с доски вдавленные мелом формулы, Леша всегда удивлялся: почему цифры Ступочкина такие яркие и видные, а все, что он, Леша, писал на доске, такое блеклое и неразличимое уже с задних парт? И не только он, но и любой в классе возил мелом неправильно, и только Ступочкин выводил что-то твердое. Наверное, опыт, думал он, рассеянно изучая грязные манжеты полувекового учителя.

Лешу позвали к доске построить линию по таблице, заполнив ту в согласии с формулой. В квадрат и отнять четыре. Скучная формула, задание для дураков, которым Ступочкин всегда поощрительно улыбался.

Не надо, спохватился Матвей Арсеньевич, построй-ка лучше вот этот, позаковыристей. И ткнул пальцем в учебник, найдя там сочетание цифр с затаенным дискриминантом. Леша принялся уныло рисовать букву "D", взял чей-то калькулятор, посчитал. Ступочкин неудолетворенно хмыкнул: ерунду в уме надо щелкать, тебе особенно, отличник же, не хухры-мухры. Оксана со второй парты, корявая и оттого всезнающая, уже выводила график. Не хухры-мухры по-прежнему мялся у доски, запутавшись с местом второго корня. Ему светила сомнительная дробь с фантастическим знаменателем. Ступочкин замер и смотрел, напоминая облезлого барса в засаде. Говорят, что если барса перед прыжком подергать за хвост, тот в своей сжатости не заметит. Так и Ступочкина можно кусать в этот миг за ляжку, математик не шелохнется...

- Знаешь, где ошибка? - торжествующе спросил он.

- Да нет пока, - застенчиво признался хухры-мухры.

- А вот где, - сказал долгий унылый математик, и показаол.

- А у меня с ответом сошлось, - сообщила не в меру радостная корявая.

- Молодец, Оксана.

- И у меня, - сказал Леша через минуту.

- Четыре, Смурнов, - вздохнул он.

Леша вернулся за большую белую парту, третью от доски, в солнечном ряду у окна. Сосед Женя упоенно рисовал чужим карандашом, раскрыв смурновскую тетрадь на предпоследней странице. Под его рукой возникало странное: с лапами, рогами, в штанах. Глаз был готов упасть, торчащий хвостик завинчивался как надо.

- Это ты, - сообщил шепотом Женя.

Леша не заплакал, потому что при всех нельзя.

- Дай свою тетрадь, - сиротливо попросил он.

Загорелый раздолбай Женя весело протянул троечные листки. Леша распахнул их и начал возить стержнем по бумаге. Возникали контуры чего-то массивного. Квадратное лицо украсилось вызывающими очками, бороденка и баки гармонировали с пустотой лысины. Короткими росчерками он сотворил тело, конечности, портки и рассегнутую рубаху. Подумал и влепил заплатину на штаны. Еще немного поразмышлял, и на рукаве появилась повязка с нацистским солнцем. Крест на груди превращал новорожденного мужика в христианина.

- Разве это я? - смешливо спросил Женя.

- Конечно, не ты, - прошептал успокоенный. - Копыт не хватает.

Оксана прытко священнодействовала близ учительского стола, колупая очередной пример. Ступочкин одобрительно шевелил пальцами и молчал.

- Твоя будущая жена, - сообщил Женя, бездумно переписывая цифры с доски.

- Твоя, - отбрыкивался он.

- Врешь, - довольно заявил кучерявый Женя Градников. - Чего моя? Вы же у нас самые математики. Будете в постеле строить график - чем не жизнь?

- Это вы будете, - сказал Леша за неимением лучших слов.

- А какая тебе нужна жена: умная или красивая? - привязался симпатичный раздолбай.

Леша славился тем, что его навылет убивали вопросы интимного содержания.

- Мне нужно все сразу, - с тихой истерикой ответил он.

- Позови в кино Лену Ганаеву, - предложил шепотливый веселух. - Если все сразу.

- Сам зови, - резано сказал он, внутренне растекаясь в кисель.

- Я? Позову, конечно, - отозвался Градников, невзначай пиная туфлей лешины ноги. Не со злобы пиная - так, по-дружески, от переизбытка скуки.

Ганаева казалась ему никем, да и как она выглядела сегодня? Что-то несделанное, бесформенность с глупыми вопросами и случайным, малоприятным на слух смехом. Вот и вся девочка Ганаева, а ее тело украшалось одеждой старушачьих расцветок, хоть она и нравилась Градникову - что с того? Она многим нравилась, возможно, за говорливый нрав, - потом, кстати, выяснилось, что по ходу жизни Смурнов смотрел только на общительных девушек, а свои скромные подобия он не замечал, не принимал всерьез, и они его не принимали всерьез, как, впрочем, и говорливые.

На химии он слушал отвратительное поветствование об оксидах. В голове вместо формул быстро вскипал план реформы образования: сделать так, чтоб избавить свою жизнь от оксидов - ну а зачем, в самом деле, они нужны? Нет ни одного довода в пользу того, чтобы взрослый человек хоть краем мозга подозревал о наличии на земле оксидов. Как и о наличии цитоплазмы, котангенса, ускорения и иных причудливых штук. Без ложной скромности Леша полагал, что программу за десять классов сочинял пришибленный дурак, высунув довольный язык и хохоча от своей заскорузлой тупости; а возможно, что не один: целая команда счастливых тупогонов собралась вместе и постановила, что в стране излишен не познавший котангенса, цитоплазмы и ускорения. Господи, неужели это - непонятно? - думал маленький Смурнов, и потом не поменявшей веры в убогость верховных принципов школы: кстати, через много лет его похвалили за эту мысль, - похвалил клетчатый, в зазеркальной комнате. Херня, конечно, сказал он, когда Смурнов предположил, будто школа не так устроена - так вот, херня, сказал знающий, десять лет неизбывной херни, за которые в иных мирах лепят сверхчеловека. А у вас лепят хрен кого, тебя лепят - сказал тогда клетчатый, мягко-извинительно улыбнувшись: а почему? Не думают потому что, лениво произнес он, не знают, чего хотят, вот и штампуют дрянь, а если бы поняли, какая модель человека надобна и потребна - делали бы ее, но ведь не задумываются, гонят ерунду и радуются, что чересчур мучительно ее гонят. Переделать бы ваш бардак, мечтательно вздохнул молодой и сероносочный.