Недомут - [26]

- У кого не было? - вздохнула она.

- Я знаю, у кого не было, - сухо ответил он. - Взять хотя бы мою жену. Ладно, не суть. Как у тебя с другими мужчинами?

- Это важно?

- Ну разумеется.

- Никак.

Постояли в смущенной тишине.

- Ну а зачем давить энергетику сына?

- Я не поняла.

- Ну Бог с тобой. Скажи, зачем травить Пуха?

- Я больше не буду, - сказала она, сдерживая слезу. - Честное пионерское.

- Врешь, поди, - не поверил правильный.

- Простите меня, пожалуйства, - говорила она, подражая хорошей девочке. - Я исправлюсь.

- Понятно, что исправишься, - хохотнул легковерный. - Скажи, зачем травить, когда можно подарить в хорошие руки?

- Я понимаю, что сволочь, - без слез всхлипывала она. - Но Леша не хотел отдавать. Если котенка подарить, он бы обвинил меня.

- Некрасиво как-то, - обронил задумчивый. - Впрочем, некрасивые поступки вытекают из некрасивой жизни. Очень скучный закон. А сын на отца похож?

- Чем? - не поняла Ольга Николаевна.

- Да всем.

- Чем-то похож, но не всем, - говорила она. - Но ходят одинаково, и говорят одинаково, и спят. Бред несу. Они по-разному, конечно же, спят и ходят, и тем более говорят - по-разному, но что-то общее есть. Трудноуловимое, но заставляющее говорить о сходстве там, где им и не пахнет. Запутано говорю?

- Да все ясно, - сказал понятливый. - Все очевидно. Так бывает. А друзья у Леши водились?

- Как у всякого обычного человека, - не поняла она. - Имелись у него друзья в детстве, в юности, потом. Он ведь нормальный человек.

- А что-нибудь яркое помнишь из его жизни?

- Не могу сразу сообразить. Было, конечно, яркое. Только сразу не вспоминается.

- А скандалы можешь описать?

- Нет. Их-то зачем помнить?

- Не знаю. Может быть, для коллекции. Ругалась с ним?

- Все ругаются.

- Брось ты. Я на близкого человека ни разу не кричал. Голос не поднимется. Убить вот могу, близкого в том числе. А ругаться не могу. А ты ругалась. Помнишь хоть, чего с Лешей не делили?

- Да хорошо мы жили. Спорили только по пустякам.

- У вас все пустяки, - обвинительно сказал сильный. - У вас ничего серьезного. Человек по жизни на херню запрограммирован, а у вас пустяки. Вы даже не осознаете, что люди на что-то запрограммированы. Вообще людей не осознаете. Да ведь?

- Я исправлюсь, - клялась Ольга Николаевна, искренне подражая маленькой девочке.

- Да поздно, мать вашу! - взвился безумный.

- Успокойся, - посоветовал мужчина в черном костюме, отрывая взгляд от бумаг. - В конце концов, не наши проблемы.

- Да там ошибка, - убежденно говорил клетчатый.

- Там не ошибка, - ответил бумаголюбец. - Там все правильно. Там ошибок в принципе не бывает. Тебе надо просто работать, а не увлекаться эмоциями. Тебе не надо показывать себя и учить людей жизни, то и другое просто смешно. Надо что-то делать и параллельно думать. Я посмотрел все бумаги, относящиеся к жизни Смурнова: школьные сочинения, институтские рефераты, два рассказика, пара писем, рисунки, черновики, медицинскую карточку. Там тоже ничего. Но на этом следствие не кончается.

- Да посмотрите на него, - доказывал свое клетчатый.

- Я смотрю, но не вижу, - признался начальник. - Значит, плохо смотрю.

- Может быть, следственный эксперимент?

- Да ну его, - отмахнулся грузный. - Перед нами лежит человеческая жизнь. Целиком, понимаешь? Все эксперименты уже содержатся в ней. Надо просто что-то достать, извлечь, уцепится.

- Но ведь это однозначная жизнь, - спорил настойчивый.

Ольга Николаевна смотрела на них в боязливом непонимании. Австралия в ее глазах постепенно потухла, и осталась только сжатое немолодое существо, пришедшие в мир женщиной, познавшее мужчин, воспитавшее сына, попавшее в холодный зал заседаний.

- Это неоднозначная жизнь, - с тенью раздражения сказал грузный. Иначе нам делать нечего. Все решилось бы на другом уровне.

- Вы о чем? - сбивчиво подал голос Смурнов.

- О тебе, - сказал грузный, открыто и не мигая изучая его глаза.

- Со мной что-то сделают? - в сотый раз спросил он.

- С тобой что-то сделают, - подтвердил главный.

- Я умоляю вас, объясните. Где я? Зачем? И самое главное, зачем со мной что-то делать?

- Сколько вопросов-то, я шизею, - удовлетворенно произнес клетчатый.

- Знаешь, Смурнов, - грузно сказал второй, - зачем тебе что-то знать? Ну вот смотри, ты жил жил в конкретное время в конкретном месте, Россия второй половины двадцатого века. Что ты знал о времени и месте, в котором жил? Толком - ничего. Ты так же не знал, где ты жил, зачем и кто тебя окружает. Между тем ты как-то жил. И как тебе представлялось, жил единственно верным способом. Потому что верный-то способ всегда один, и если ты знаешь более верный способ - им и живешь. Так вот, ничего ты не знал и знать не хотел. А сейчас вдруг прорезалось желание познавать. Вот я и спрашиваю: а на хрена тебе? Ответь, Смурнов. Я прошу.

Но он закрыл лицо руками и никому ничего не сказал.

- А не посадить ли Ольгу Николаевну на цепь? - раздумчиво сказал грузный.

- Нет! - крикнул Смурнов.

- Значит, не посадим, - подытожил руководитель. - Не хочешь, так не посадим. Сыновний, как никак, долг. Святое чувство, как не выкручивай.