Недометанный стог - [28]

Они долго спорили, но Святослав упрямо одевался, решив не тратить сегодняшнее воскресенье на бессмысленное сидение в четырех стенах, и, наконец, они кинули друг другу по заключительной колкости, а он ушел, поправляя патронташ и приспосабливая на плече двустволку стволами вниз.

— Сдались мне эти Михеевы! — сказал он громко, подходя к оврагу, и эхо отдалось в овраге и в бору на той его стороне.

Овраг выглядел как пропасть. Обходить его было далеко, перелезать трудно, настолько обрывисты и сыпучи были склоны. Но неделю назад упала здесь сосна, и так ловко, что образовала мост. Святослав это знал, на это и надеялся.

Внизу булькала Юрманга, чистая, прозрачная, с галечным перекатом под самой сосной, с темными бочажками, где трепетно замирали, а потом стреляли в стороны от видимой им одним опасности мелкие хариусы. До воды казалось страшно далеко.

«Да, — подумал Святослав, поглядывая на желтоватый ствол средней толщины без единого сучочка: все сучья сосредоточились на вершине, легшей на ту сторону, — больно гладко. Сорвешься — все кости переломаешь».

— Ну, один раз живем! — сказал он и решительно вступил на сосну.

Он старался не глядеть вниз, хотя так и тянуло. Ствол чуть подрагивал, а на середине скользнула правая нога. Святослав весь облился холодным потом, но остаток пути пробежал, балансируя руками, ворвался в гущу верхушечных ветвей, перевел дух и вытер пот со лба.

«Обратно дорогой пойду, — решил он. — Хоть дальше, а спешить некуда».

Теперь им овладел подъем, который всегда бывает после перенесенного напряжения, после удачно преодоленного препятствия. Он шагал еще крупнее и скоро вышел из бора. В обе стороны, докуда хватал глаз, шел травяной скат. До этого ската веснами, наступая по заливным лугам, доходила в большую воду Ломенга.

Луга теперь были тихи, голы и спокойны. Стояли группками по нескольку штук стога. Из неглубоких лощин выглядывал ивняк с наполовину облетевшей, то красноватой, то желтоватой листвой. Дальше угадывалась река, за ней снова шли луга, лес на взгорье, дорога и поселок в лесу. Виделось здесь далеко и отчетливо. И день был ясным, несмотря на ровное, совершенно серое небо.

Святослав легко дышал и смотрел вокруг. Он чувствовал осеннее изобилие и в то же время грусть земли, внимал тому, что видел, с охотой, знанием и ощущением сопричастности себя всему окружающему. Он сейчас, как, впрочем, и всегда, любил эту опушку, и луга с ивняком, и желтую дорогу на той стороне, и коричневатый обрыв над Ломенгой, и серое небо. И ему казалось, что они тоже знают и любят его.

Он пошел по еле заметной тропинке, сапоги негромко постукивали по схваченной ночным заморозком и сейчас еще не отошедшей почве. Путь его лежал к пригорку, неожиданному на этих лугах. Никакие весенние разливы не смыли этот бугор, сложенный, видимо, из стойких пород. На верху бугра стояли три ели, а рядом с ними были деревца поменьше, еще ниже шла сплошная чащоба шиповника. А за бугром, в продолговатой впадине, вытянувшейся с севера на юг, может быть даже ледниковой, лежало знакомое озерцо.

У бугра Святослав замедлил шаги, пошел тихо-тихо. Так же тихо, не потревожив куста, открутил ягоду шиповника и бросил ее в рот. И после этого вылез на полтуловища из-за кустов и увидел озеро.

«Сдались мне эти Михеевы!» — восторженно сказал он про себя, чувствуя внезапные перебои, мерцание сердца.

По озеру, темному и спокойному, плавала черная утка. Она то погружала голову глубоко в воду, то вдруг привставала на хвост, взмахивая часто-часто крыльями. И тогда были видны ослепительно белые подкрылья.

Святослав тщательно выцелил и выстрелил. Отголосок широко пошел по лугам, облачко дыма поднялось и развеялось. А утка осталась лежать на воде, став сразу похожей на какой-то неодушевленный предмет.

Он вышел на берег, вырезал ножом мутовочку из ольхового сучка, привязал ее к шпагату, что всегда носил с собой, и стал забрасывать. Пару раз промазал, на третий раз мутовка легла за уткой, и, подтягивая шпагат, Святослав зацепил утку сучочком, потащил ее к берегу.

Утка покорно поплыла, возле берега взломала невидимый ледок, не толще писчей бумаги, и очутилась в руках у Святослава.

Он смотрел на ее безвольно вытянутую шею, закрытые глаза и думал, что вот ей уже не побывать здесь весной, не увидеть зари над разливом, не услышать гула весенних голосов, не осязать солнечного тепла, свежего ветра, прохладной воды, не почувствовать запахов земли, поля и леса. И не будет она с селезнем совершать брачный полет… Он так живо представил себе весну, что ему стало даже зябко.

— Д-да, один раз живем, — пробормотал он, привязывая утку к поясу.

Теперь он направлялся и вышел к реке. По воде плыло несколько случайных бревен, а так вверх и вниз, все далеко было чисто. На той стороне, где кончались луга и начинался подъем, по склону ровными рядами стлался лен. По дороге бесшумно пробежала «Волга»: мотора здесь не было слышно. Откуда-то тянуло горьковатым дымком: наверное, варили пиво.

Смотря на дали и внимая тишине, видя листья разных цветов и рисунка, проплывавшие рядом с берегом, Святослав, в который раз за сегодняшний день, вспомнил Ирину, ссору с ней и вдруг пожалел, что жена не видит всего этого.