Недометанный стог - [26]

В этом лесу когда-то повесилась красивая молодая женщина Зина Кострова. Вскрытие обнаружило у нее пятимесячного ребенка. А муж уже два года был на фронте. И война шла к концу.

На похороны приехал муж. Пробыл он всего пять дней, после поминок ходил по поселку выпивши, в распахнутом офицерском кителе, скрипел зубами, размахивал револьвером и богом умолял старожилов назвать имя виновника, «чтобы посчитаться с гадом». Ничего ему не сказали, и он, сидя на крыльце Зининого дома, снова пил, прямо тут, на ступеньках, и рыдал, выкрикивая, что он все бы ей простил, словечком не обидел, только бы жила.

Стал лес у Пузыря Зининым лесом. И сразу же родились легенды: время для них было подходящее — война, слухи, общее горе. Кто-то увидел Зину в лесу, у тех двух березок, где она рассталась с жизнью. И, разумеется, в белом платье до самой земли. Потом начали видеть ее и в других местах. Дурную славу приобрел тихий лес.

А когда пропал в том лесу колхозный бригадир, любивший заигрывать с солдатками, а затем нашелся мертвым в чаще, слухи и легенды наполнились конкретным содержанием: лучше в Зинин лес не ходить неверным мужьям и женам, Зина только и поджидает их прихода.

Вспоминая все это, чему он сам был свидетелем в мальчишеские годы, Зайцев вдруг сообразил, что он ступает между деревьями почему-то тихо, стараясь не хрустнуть ни одной веточкой, словно боясь кого-то спугнуть. И в голове у него вертится мысль, что в своей личной жизни он был совсем не святой.

Тут же он выругал себя, укорив при этом, что помимо основной работы он ведь еще как-никак участвует и в атеистическом лектории. Зашагал преувеличенно шумно, широко. Вышел к небольшой ложбине, где вроде было посветлей. Взглянул на ту сторону, в лесную чащобу, и все в нем вздрогнуло и напряглось. За стенкой деревьев, в сумрачной их густоте, стояла… Зина в белом, правда, не очень длинном платье.

Зайцев сделал шаг назад, как бы помимо своей воли, отвел взгляд влево и увидел выросшую из-под земли, стоявшую почти рядом с ним… ведьму.

Была она стара и сгорблена, одета в синюю фуфайку и длинную юбку. Нос был крючком, как и положено, лицо морщинистое, а глаза смотрели молодо и весело, и улыбался беззубый рот.

— Что, Алексеевич, припозднился? — проговорила она.

Зайцев лихорадочно соображал, что бежать не стоит, вспоминая слышанное в детстве, что от нечистой силы все равно не убежишь. То, что ведьма назвала его по отчеству, ничуть не удивило: на то она и ведьма, чтобы все знать. А она продолжала:

— Не признал, поди? А ведь я Аннушка Лебедева. Или не помнишь? Да где меня теперь узнать, старая стала… Пошла вот сегодня калины пособирать да мерзлых обабков. Сухо в лесу-то. Хорошо. А ты куда ходил?

— Дрова рубить, — чужим, хриплым голосом пробормотал Зайцев, разглядывая собеседницу и видя, что она действительно очень постаревшая давняя знакомая их семьи, которая жила в соседней с поселком деревушке.

— Поруби, поруби, помоги тете, — нараспев сказала Аннушка. — Так домой? — более деловито осведомилась она.

— Домой, — бодро ответил Зайцев, постепенно приходя в себя. — Домой, — уже увереннее повторил он и решился снова поглядеть на Зину.

То, что он разглядел теперь, чуть не вызвало у него взрыв смеха, до некоторой степени истерического. Он еле сдержался, понимая, как нелепо будет выглядеть, если сейчас ни с того ни с сего расхохочется.

Среди елок и голых осин стояла на том склоне ложбины — ива. Обыкновенная ива, которая в эти осенние дни вся покрывается белым пухом.

— Так прямо и ступай, — говорила тем временем Аннушка, — тут, рядом, Гороховое. Да что тебе объяснять, сам тутошний, наверное, тыщу раз здесь все избродил. Ступай, а я за тобой помаленьку. Мне ведь не успеть рядом-то, одышка у меня теперь.

— Спасибо, — сказал Зайцев и ринулся чуть не бегом на ту сторону лощины, вламываясь в чащу, как медведь. Только пройдя несколько десятков шагов, он вспомнил, что не расспросил Аннушку о житье-бытье, не поговорил с ней, вел себя как последний дурак. «Ну ничего, — решил он, — специально зайду и поговорю, ликвидирую эту неприятность».

Он шел еще минут пять, деревья сдвинулись плотнее, но стали меньше и тоньше. И вдруг он вышел — даже вроде бы выскочил на опушку.

— Вот и все! — почему-то сказал он и вытер со лба пот.

Он взглянул на часы. Выходило, что бродил он по лесу около двух часов. «А показалось — сутки», — облегченно вздыхая, подумал он.

Прямо перед ним лежало поле, вспаханное под зябь. Черное, а местами пепельное, оно уходило к горизонту, поднимаясь в середине горбом. По всему горизонту виднелся дальний большой лес, а из-за него пока еще выставлялась краюшка огромного красного закатного солнца.

Направо расположилась деревенька, налево — крытый молотильный ток и желтые скирды соломы, а дальше выглядывали из сосняка дома поселка. Сзади был Зинин лес.

Тут Зайцев быстро сориентировался, и неожиданно его осенило, что Зинин-то лес, в сущности, маленький, со всех сторон окружен дорогами, полями, деревнями. Куда-нибудь он все равно бы вышел.

Теперь Зайцев сообразил, что в лесу смутили его совсем детские воспоминания. После того, как ему исполнилось лет так десять, и до самой юности он уже ходил с ребятами в большие леса, в которых действительно нужно было быть внимательным и осторожным. А в этот лес они и не заглядывали. Но вот ухранилось же где-то на глубине души боязливо-почтительное отношение к этому лесу. И всплыло нечаянно сегодня.