Недолговечная вечность: философия долголетия - [5]
Однако эта новая невероятная юность 50-летнего человека не будет отличаться какой-то сверхъестественной рассудочностью. Клод Руа удивительно хорошо подмечает «эту манеру жить, ничего не договаривая до конца». Недосказанность жизни гуманна, она оставляет нам лазейку, приоткрытую форточку. Другим суждено закрыть ее и поставить финальную точку, горячо споря о нашей судьбе. Кьеркегор в одной из своих выдающихся книг различал три этапа жизненного пути: эстетическую стадию, когда человек живет сегодняшним днем; этическую, или стадию моральной требовательности; и религиозную, или стадию осуществления [13]. Мысль очень интересная, но кто из нас мог бы разделить свою жизнь на три части с той же четкостью, как того потребовало бы оглавление диссертации? Существование — это нескончаемое введение к самому себе, и длится оно до самого конца, без всяких делений. Мы можем присутствовать во времени, только если нас постоянно выкидывает из него, если мы все время оказываемся за порогом настоящего. Нам не найти себе приюта в длительности.
Холодный душ
Остается еще одно грандиозное надувательство: наука и новые технологии продлили нам вовсе не жизнь, а старость. По-настоящему чудом было бы, если бы мы могли достигнуть порога смерти в состоянии и с внешностью крепкого 30- или 40-летнего человека, свежего и бодрого; если бы нас могли навсегда законсервировать в том возрасте, который мы сами выберем. Даже если так называемая «технология продления жизни» и развивается в этом направлении, разрабатывая системы лечения, серии хирургических вмешательств, занимаясь исследованиями клеток и митохондрий, мы всё еще далеки от желаемого [14]. Годы обретенного отпуска превращаются в отравленный подарок: мы живем дольше, но больными, тогда как средняя продолжительность жизни в здоровом состоянии остается неизменной [15]. Медицина превратилась в машину по производству старческих недугов и деменции [16]. Нас ожидает еще двадцать лет жизни, притом что мы находимся уже в сильно потрепанном состоянии! Нам бы хотелось сохранить наш лучший облик, который мы сами выбрали бы из тех, что достались нам в удел за время нашего расцвета, или вновь обрести его с помощью скальпеля. Становиться старше терпимо, только если твои тело и ум остаются в приличной форме.
Страх перед старением становится, таким образом, тем сильнее, чем больше растет продолжительность жизни и чем дальше отступает стареющая старость. Этот страх проявляется все раньше, зарождаясь уже в юности. Цветущие двадцатилетние девушки замораживают свои яйцеклетки, делают первые пластические операции — перекраивают носы, увеличивают грудь и губы, — едва вступив на жизненный путь. Пластическая хирургия становится неотъемлемой принадлежностью целого поколения, мечтающего преобразить себя даже с риском войти в сообщество клонов. Тело, данное нам от природы, совсем не то, что мы рисуем себе в мечтах; однако и полученный результат никогда с этим не совпадет. Кожа никогда не будет достаточно гладкой, операция не сделает ее в должной мере упругой или мягкой, грудь никогда не будет подтянута на нужную высоту, скулы не будут подчеркнуты как надо. Панический страх не соответствовать стандартам поселяется в нас, как только заканчивается детство. При малейшем подозрении на дряблость кожи мы начинаем делать подтяжки. Столько недугов было побеждено: остается только удивляться тому, что не удалось победить их все разом. К привычным для нас бедам добавляется то, что мы разучились переживать неудачи. Блестящие успехи медицины соблазняют нас почти гарантированной удачей.
«Со старостью скоро будет покончено», — гласил журнальный заголовок в 1992 году [17]. Это была невероятная новость. Если избавление человечества от старости — всего лишь вопрос времени, если удастся отсрочить ее наступление, повернуть вспять ход биологических часов, то совсем скоро мы повергнем и нашего последнего врага, то есть смерть. Однако для начала нам нужно вылечиться от смертельной болезни под названием жизнь: она смертельна, потому что однажды заканчивается. В нас одновременно присутствуют ужас перед дряхлостью и немощью и безумная надежда на чудо — безрассудная уверенность, питаемая последними достижениями науки, что со старостью и смертью покончено. Мы по-детски надеемся, что нас пронесет, что вопреки всему беда нас не коснется, что будут наконец открыты законы долголетия — например, благодаря эпигенетике или секвенированию ДНК сверхдолгожителей [18].
Именно в таком ключе следует понимать современное неприятие смерти, под знаменем которого выступает прежде всего трансгуманизм. Мы всё меньше проводим различий между обстоятельствами нашей судьбы, которые в силах изменить — замедлить физическое старение, продлить существование, — и обстоятельствами неизбежными — нашей конечностью и смертью. Смерть перестала быть привычным понятием нашей жизни, она превратилась во врачебную неудачу в деле предотвращения любого отказа функционировать. Наступит момент, когда мы станем возмущаться тем, что умираем, будучи уверены, что успехи в исследованиях всего через несколько лет позволили бы нам выжить. Мы — жертвы неудачного стечения обстоятельств, и время, в которое мы живем, обязано нас вылечить. Современность сулит нам возможность получить звание «живого», возможность нашего «повторного сотворения», которое не будет зависеть от игр природы. И нам уже кажутся безумными не сами эти перспективы, но промедление или те препятствия, что мешают их осуществлению. Нам удалось «преодолеть разрыв между идеальным и реальным» (К. Маркс) — эта позиция может подтолкнуть или к переустройству жизни, или к бесплодным обвинениям.
