Недолговечная вечность: философия долголетия - [11]

Мы так и остаемся вечными студентами в школе жизни: именно желание учиться и знаменует собой ясность ума. Приобщение к чему-то новому будет длиться до самой могилы. В нас могут сосуществовать в совершенной гармонии радость учить и радость учиться, желание брать и давать уроки, быть одновременно устами вещающими и вопрошающими. У нас еще достаточно времени, чтобы вновь открыться миру, вновь обратиться к познанию. Может быть, мы уже и сформировавшиеся личности, но мы так и остаемся несовершенными. Что же касается настоящей жизни, не то чтобы у нас ее нет, просто нет жизни «настоящей» и «ненастоящей», а есть много интересных дорог, и нужно только пуститься в путь.

Что нам делать с нашей молодостью (с еще одной жизнью)?

Нас раздражает, когда старики указывают нам дорогу, по которой мы не хотим идти. Они предвосхищают собой то, чем станет каждый из нас: киборги, люди-роботы — потому что после пятидесяти практически все мы вступаем в «пророческий возраст»: очки, слуховой аппарат, кардиостимулятор, шунты, импланты, различные чипы и так далее. В нашем индивидуалистическом обществе нам предлагается как минимум две модели (которые при желании мы можем скрестить между собой): разыгрывать Престарелого шалуна или же принимать вид Разочарованного мудреца, изрекающего пророчества в манере немного высокопарной и одновременно ребячливой. Один выбор означает ничем не ограничивать свои аппетиты, в свои 60 лет вернуться к подростковым мечтам; другой — решить, что с играми покончено, и примкнуть к компании обычных старичков, которые сидят на лавочке и в ожидании обеда или ужина играют в карты и в домино. По одну сторону — племя бодрых навитаминенных пенсионеров: они успешно задавили в зародыше грозившие им болезни и зачастую находятся в лучшей форме, чем многие молодые. Они достаточно обеспечены — если говорить о среднем классе и выше, — они зубами и когтями хватаются за жизнь, и в том возрасте, когда их предки в прежние времена были уже немощны, если не прикованы к постели, они демонстрируют бешеную энергию. По другую сторону — блеклый народец, состоящий из тех, кто смирился и озабочен лишь тем, как избежать хлопот. «Заблуждения сердца и ума» в любой момент могут одержать верх над представителями обоих полов. Появление

«Виагры» для мужчин и гормонотерапии для женщин одаряет как одних, так и других, даже в почтенном возрасте за шестьдесят, упоительными способностями. Покой чресел нарушен, и бывает, что это способствует уходу мужчин из семьи. Сколько пожилых супругов разводится, когда один из них, оборвав долгую паузу воздержания, вновь обретает вкус к любовной схватке? Свободолюбивое поколение, взращенное революцией 1968 года, узнает о двух волшебных пилюлях — противозачаточной и сосудорасширяющей. Ненасытность стареющих людей с сединой в бороде и бесом в ребре, жаждущих в последний раз попытать счастья, окунуться с головой в спорт, в путешествия, в труд или в вакханалию плоти, является результатом взятия нового временнуго рубежа. Этот стратегический рубеж сегодня доступен каждому из нас: в Европе средний возраст роженицы уже сейчас составляет 30 лет, и, возможно, настанет день, когда менопауза будет замыкать ключом свой «железный пояс» на женщинах только после шестидесяти. Печальное зрелище? Может быть. Но упрекать пожилых людей в их неуместном вожделении, в желании предпринимать что-то новое, продолжать работать — это обрекать их на преждевременную смерть, а значит обрекать и самих себя, как только мы достигнем этой возрастной границы. Что может быть лучше, чем устроить короткое замыкание в проводбх времени, посмеяться над судьбой, позволить себе — пусть ненадолго — получить от жизни еще немного упоительных ощущений и встреч? Жизнь — это длящаяся неизвестность, и, пока она длится, она гарантирует нам, что мы живы.

Мы постоянно балансируем между обещанием и предопределением, увлеченностью и энтропией: родиться — значит довериться обещанию будущего, которое нам неведомо; в то же время нам предопределено исчезнуть, и след наш будет бледнеть, как бледнеет ксерокопия по мере того, как ее воспроизводят все в большем количестве экземпляров, — потому что наши клетки при обновлении теряют прежний вид. Мы держим форму, пока обещание берет верх над предопределением. Конечно, мы не просили рожать нас на этот свет; но, по мере того как мы взрослеем, этот случайный дар мы превращаем в наше право и настойчиво требуем, чтобы наше существование длилось так долго, как это возможно. «Сверх меры привержен вину тот, кто осушает кувшин до дна, вместе с осадком

<…>Жалкая жизнь куда страшнее скорой смерти» [11], — писал Сенека, предвосхищая мысль Чорана. И все же, несмотря на то что тяготы существования могут преследовать нас с самого детства, есть нечто восхитительное в том, чтобы оставаться в строю, зайти еще на один, последний, круг перед посадкой.

Появляются целые поколения псевдовзрослых людей, морщинистых школяров, бросающих вызов годам и судьбе. Кажется, будто они из подросткового возраста шагнули прямиком в старость, минуя зрелость. Они остаются юными до тех самых пор, пока не станут старыми. Вместо Вечного Возвращения, которое исповедует восточный мир, единственная форма вечности, которую нашел мир западный, когда наша вера в рай потускнела, — это Великое Повторение и Великое Возрождение. Классическая триада католической церкви — ад, чистилище и рай — снизошла на землю и теперь является частью нашей безбожной жизни: потусторонний мир стал миром посюсторонним, поделенным на временные отрезки. Существование мужчины и женщины состоит из множества жизней — одна прибавляется к другой, не будучи похожими . Эти жизни представляют собой непрерывное созидание, сплавляющееся в судьбу. Мы совершаем ошибки, исправляем их и совершаем новые — все эти неудачи в конце концов складываются в прекрасный жизненный путь. И поскольку больше нет «правильной» модели жизни после шестидесяти, каждый из нас должен придумать ее себе сам. Мы, как никогда прежде, подобны Питеру Пэну: дети, не желающие взрослеть; старики, не желающие стареть [12]. Мы пускаемся во все тяжкие, как будто наши биологические часы пошли вспять; в то время как молодые люди с 20 лет состоят в серьезных отношениях и начинают семейную жизнь, их седеющие родители резвятся, заводя интрижки одну за другой. Рассудительности у нас с годами не прибавляется, и бес в ребро может грозить нам до смертного порога. Вопиющая несдержанность человека преклонных лет может показаться смешной и даже омерзительной, но разве нам приятнее видеть, как тот же старик постепенно угасает в ожидании могилы или пропахшей лекарствами больницы? Что может быть увлекательнее, чем сжульничать и нарушить привычные правила?