Недобрый ветер - [31]

— Если Джой погиб, то и я не хочу жить.

Лопни долго молчал.

— Понятно, — сказал он наконец. Потом добавил совсем другим, звонким и веселым голосом — Да не погиб он! Уверен, у него все в порядке. Джой так нравится людям. Мы отыщем его, даже если придется прочесать всю Небраску.

Он опустил занавеску, и в комнате стало сумрачно.

— А теперь спи, Джош. Тебе надо набраться сил. Не беспокойся, я позабочусь обо всем.

Я поверил ему. Вера в Лонни и усталость притупили на время мое отчаяние. Я заснул, забытье длилось несколько часов.

Когда я открыл глаза, комната была тускло освещена стоявшей на столе керосиновой лампой. Девочка куда-то ушла, а Лонни сидел у печи, подперев голову руками. Я негромко позвал его, он встрепенулся и пересел к кровати.

— Мне лучше, Лонни.

— Вот и хорошо. Ты скоро поправишься. У тебя железный организм.

— Я… долго здесь не пробуду. Не хочу быть обузой.

— Пробудешь столько, сколько потребуется.

— А вы нашли другую работу?

— Да, мне повезло. Конечно, я не разбогател, но моя семья не голодает. В наши дни и это немало.

— Это девочка ваша родственница? — Я вспомнил его рассказ об упрямой девчонке, не желающей называть его «дядя Лонни».

— Да, Дженни — моя племянница. Она с нами с четырех лет; ее родители погибли в автомобильной аварии. Она живет с бабушкой — моей мамой — в соседнем доме. Я за ними приглядываю. У меня больше никого нет.

— Славная девочка. — Мне все еще было стыдно, что сначала я назвал ее про себя невзрачной.

— Это верно, хорошая девчушка. — Он поправил на мне одеяло, разгладил наволочку. — Днем она будет навещать тебя, пока я на работе, да и бабушка тоже. Покормят, дадут лекарство.

Мы помолчали, потом я спросил о том, что не давало мне покоя:

— Лонни, как вы думаете, мы найдем Джоя?

— Обязательно найдем. Он где-нибудь поблизости. Прошло всего три дня, как мы тебя привезли. Его ищут в Омахе, Линкольне и во всех маленьких городках в округе. Этот постреленок от нас не уйдет.

— Я гнусно обошелся с ним. Сам не знаю, что на меня нашло. Джой не догадывался про жар. А я ведь бредил.

— В этом, наверное, все дело.

Лонни задумчиво глядел на меня и кивал головой, будто соглашаясь со своими мыслями. Потом неторопливо завел будильник и собрался в спальню.

— Теперь главное, чтобы ты поскорее поправился. Ни о чем не беспокойся, Джош. Найду я твоего братишку.

Остаток ночи я не сомкнул глаз — все думал о Джое, строил догадки, надеялся. Наступит ли день, когда я снова его увижу? Когда я проснулся, Лонни уже ушел на работу. Вскоре пришла его мать, тихая, робкая старушка с добрыми глазами. Умыла меня, покормила завтраком, дала лекарство. Она почти ничего не слышала и от этого казалась нелюдимой. Покончив с делами, она ушла. Я оставался один до тех пор, пока не появилась Дженни с маленьким радиоприемником. Ее было не узнать: та же просторная рубаха и голубые мальчишеские брючки, но волосы не заплетены, как вчера, в косички, а распущены и перехвачены красной ленточкой. Такие красивые, светло-каштановые кудри. Она поздоровалась, и ее щеки заалели румянцем, скрывшим веснушки. Да она просто хорошенькая! Сам-то я, наверно, похож на бродягу. Я оробел и долго не мог справиться со смущением. Она поставила радио на столик у моей кровати.

— Нам в школе задали послушать первую речь президёнта Рузвельта. Может, и тебе будет интересно?

Я и думать забыл о президентских выборах. Долгие месяцы прошли в неустанных поисках еды и ночлега. Разве то, что происходит в столице, может отразиться на моих делах? Но в тот день, 4 марта 1933 года, я готов был слушать что угодно, лишь бы отвлечься хоть на миг от страшных мыслей о Джое. Когда Дженни нашла нужную станцию, диктор уже начал репортаж из Вашингтона. Несмотря на колючий ветер, вокруг Капитолия собралась стотысячная толпа: усталые, сумрачные лица, и что удивительно — в огромной толпе царила необычная тишина. Диктор рассказывал, что по Пенсильвания-авеню движется процессия. Уходящий с поста президент Гувер ехал в одной машине с вновь избранным президентом Рузвельтом. «Лицо у Гувера — суровое и неулыбчивое, — говорил диктор. — Он не отвечает на приветствия толпы».

— Народ на него сердится, — тихо сказала Дженни. — Его обвиняют во всех несчастьях. Но ведь один человек не мог из творить столько зла. Дело не только в Гувере.

Я замахал руками, чтобы она не мешала слушать.

«Рузвельт как будто погружен в свои мысли, — продолжал диктор. — Они едут молча, новый президент, как и его предшественник, настроен невесело».

Мы долго еще слушали репортаж. Наконец, диктор сообщил, что Рузвельт медленно поднимается на трибуну, опираясь на руку сына.

— Он ведь калека, — шепнула мне Дженни, — правда, мало кто это знает. Сам он никогда об этом не говорит и ведет себя как здоровый человек. В детстве он перенес полиомиелит и не может ходить без посторонней помощи.

Голос диктора зазвенел от волнения: «Военный оркестр сыграл марш в честь президента. Мистера Рузвельта встречает Чарльз Эванс Хьюз, председатель верховного суда, который сам едва не стал президентом в 1916 году…»

— Ты про это знал? — спросила Дженни. — Его уже называли президент Хьюз, а когда подсчитали последние голоса, оказалось, что избран Вудро Вильсон.