Неделя — и ты моя - [10]

Разумеется, думать о том, как правильно поставить руку, синеглазая и не планировала, за что поплатилась треснувшей на костяшках кожей.

Схватив онемевшую от ужаса Катю за дрожащую руку, Карина, ни разу не оборачиваясь, быстрым шагом двинулась подальше от злосчастной арки. Катя, притихшая и тихо всхлипывающая, покорно бежала следом — все-таки Карина довольно быстро шла.

— Ты тут живешь? — разорвав ночную тишину, зло спросила Кара.

Однако, на счастье синеглазой, девушка еще не отошла от недавних событий — хотя в мыслях и благодарила бога за то, что ничего не успело случиться. А заодно благодарила и неизвестную девушку, которая так вовремя оказалась рядом, — а потому и не расслышала в голосе Карины недобрые нотки. Катя кивнула несколько раз, показывая пальцем на одинокий подъезд.

Карина, проследив за пальцем и не задавая лишних вопросов, потащила девушку к ее же подъезду. Катя дрожащими пальцами попыталась достать ключи из сумочки, но ей все никак не удавалось их вытащить. Когда Карине надоело молча наблюдать за этим, она сама, не говоря ничего, достала ключи и, вручив их благодарно кивнувшей Кате, развернулась и собралась было уйти, как почувствовала, что кто-то держит ее за край куртки.

— Вы… Вы помогли мне, — негромко произнесла Катя.

Несмотря на кажущуюся неуверенность в дрожащем голосе, серые глаза смотрели на Карину твердо и решительно. Синеглазая все так же молча повернулась обратно, медленно освободила свою куртку от руки Кати и, словно принимая вызов, впилась испытующим взглядом в девушку. Холодный взгляд отчего-то не получился, так как внезапно мягкий голос сероглазой поставил Карину в тупик — она-то думала, что у Кати какой-нибудь визгливо-поросячий голос с элементами истерики, а тут такое.

— Допустим, — спокойно произнесла Карина.

— Я должна Вас как-то отблагодарить.

— Не стоит.

— Почему же? — спросила сероглазая и взяла руку Карины в свои, словно показывая этим, что она ее не отпустит, пока не поблагодарит. — У Вас же руки ледяные! Зайдите, хоть погреетесь! Я чай сделаю! Я не смогу просто так Вас отпустить!.. Пожалуйста…

— На две минуты, — сквозь зубы процедила Карина в сторону, мысленно четвертуя себя за то, что голос ее не слушается, а рот говорит то, что не должен.

— Я не задержу Вас… — дрогнувшим голосом произнесла девушка, бросив испуганный взгляд в сторону темной арки.

Синеглазая вновь не удостоила Катю ответом, но стоило Каре посмотреть в глаза светловолосой, как что-то внутри у нее смягчилось, но тут же померкло, так как Карина резко себя одернула, вспоминая, что она здесь не для того, чтобы чаи распивать и любезничать со всякой «мелочью». Она здесь для того, чтобы отомстить. И первый шаг уже был сделан: Карина таки сумела познакомиться с Катей, вернее, почти познакомилась. Решив, что вотрется ей в доверие, она мрачно шагнула в холодную тьму подъезда. Видимо, на этой улице фишка была такая: жить без лампочек.

***

Катя жила в двухкомнатной квартире, причем одна из комнат не использовалась — то есть в ней никто не жил, — но зато она была завалена самым разнообразным хламом: от игрушек допотопного периода до всяких прочих разностей: синтезатора, гитары, бейсбольной биты. Еще Карину удивил перфоратор, но она ничего на это не сказала. Молчание только еще больше застыло на губах у девушки, стоило ей пройти в другую, уже жилую, комнату. Карина не помнила, что находилось в этой комнате, да и не запоминала. Ее взгляд приковала к себе одна стена, на которой висело бесчисленное множество фотографий. Многие фотографии были очень старые, потрепанные временем, черно-белые. На некоторых из них Катя была маленькой, на других были, видимо, ее родственники и друзья, но превалирующая часть фотографий была с Арсением. Он улыбался, недовольно хмурился, кричал что-то с фотографии, где-то и вовсе вытворял всякие глупости.

Катя, сказав, что пойдет на кухню ставить чайник, удалилась из комнаты, оставив Карину с ее молчаливой болью наедине. Синеглазая, не отрывая взгляда от стены, всматривалась в каждый снимок, силясь найти в глазах Арсения хотя бы далекий отблеск памяти о ней, но его нигде не было. Карие глаза смеялись, они радовались. Они насмехались над Кариной и словно бы кричали: «Ты еще жива? Пусть! Посмотри сюда! Вот он я, счастлив без тебя. Мне хорошо с Катей. А ты будешь еще месяц страдать, мучиться и разрываться на мириады частей! И ничего не сможешь сделать».

Дотронувшись дрожащей рукой — той самой, на которой были содраны костяшки — до одной из фотографий, на которой был изображен только Арсений, Кара что-то тихо прошептала. Но ее слова тотчас утонули, так и не долетев до парня, улыбающегося с фотографии. Прислонившись лбом к холодным снимкам, девушка зажмурила глаза, и от них по лицу впадинками поползли длинные морщинки.

— Ничего не смогу сделать? — голос дрожал, но уже не от горя или боли. В нем явственно угадывалась холодная ярость и желание отомстить, сделать так, чтобы душевные терзания были сильнее любых физических. — Ошибаешься, могу. Я заставлю тебя страдать, Арсений.

Когда Катя принесла поднос с чаем, печеньем, и разогретой едой, синеглазая уже просто сидела в кресле, закинув одну ногу на другую и откинувшись на спинку кресла. Мокрые от мороси волосы уже высохли, но теперь торчали в разные стороны серповидными прядями. Благо, что волосы были недлинные, так что Кара вовсе не переживала по поводу своего внешнего вида. Чуть кровоточащую руку она держала несколько отстраненно, так что сероглазая сразу заметила это. Поспешно поставив поднос на стол, она побежала в ванную, где у нее стояла аптечка. По пути она умудрилась раза два грохнуться на пол — не зря говорят «поспешишь — людей насмешишь», — и сама чуть не разбила себе не только нос, но и вообще вся чуть не разбилась. Зато ранки она обработала тщательно и аккуратно, чем немало удивила Карину, хотя та не проронила ни слова. Даже спасибо у нее еле сползло с губ.