«Недаром помнит вся Россия…» Бородинское сражение в историческом сознании русских и французов (по следам 200-летнего юбилея) - [5]
Памятник гренадерам Павловского полка. Воздвигнут в 1912 г. в честь 100-летия Бородинской битвы
Таким образом, в изучении войны 1812 г. и Бородинского сражения впервые, после десятилетий «культа» и «застоя», было сказано «новое слово», основанное на верности «марксизму-ленинизму», который все еще номинально оставался официозной идеологической доктриной. В 1990-е гг., окончательно освободившись от гнета советской цензуры, Н. А. Троицкий без обиняков выложил свои, нелицеприятные для русского командования, данные о соотношении сил перед Бородинским сражением и о потерях сторон. По его версии, армия Наполеона насчитывала 133,8 тыс. чел. (из них 19 тыс., составлявшие гвардию, находились в резерве и не участвовали в битве), а также 587 артиллерийских орудий; общая численность русских войск достигала 154,8 тыс. чел. (из них 115,3 тыс. – регулярные войска, 11 тыс. казаков и 28,5 тыс. ополченцев, все резервы были израсходованы в ходе сражения). Признавая за русскими, как и за французами, «основания» праздновать день Бородинской битвы «как свою победу», Троицкий, в то же время, отметил, что «ход сражения сложился в пользу Наполеона», располагавшего «меньшими силами», но «к концу битвы» занявшего на поле боя «все русские позиции». Отметив, что, добившись оставления Москвы русскими войсками, Наполеон «счел Бородинскую битву выигранной тактически и стратегически», историк также дезавуировал свое прежнее утверждение о примерном равенстве потерь сторон при Бородине. На этот раз Троицкий заявил, что «соотношение потерь тоже говорило в его (Наполеона. – В. В.) пользу». Повторив свою версию о том, что русские потери составили 45,6 тыс. чел., он доверился данным Архива Военного министерства Франции о потерях французов общей численностью 28 тыс. чел. Бородинскую «победу» Троицкий оставил сразу за обеими сторонами: тактическую и стратегическую отдал Наполеону, моральную и «даже» политическую (с учетом «последующего хода войны») – русским.[30] В начале XXI в. историк нанес новый удар по старым, оставшимся с советских времен, «мифам» о Кутузове, «истинный масштаб личности» которого, по словам Троицкого, «меньше той видимости, которую он обретает» в войне 1812 г. Отбросив все дежурные реверансы Кутузову, в большом количестве присутствовавшие в книге «1812. Великий год России», Троицкий показал, что рассматривает Главнокомандующего всеми русскими армиями и ополчениями в Отечественной войне как заурядную и во многом случайную фигуру: «Вопреки русской поговорке «Не место красит человека, а человек – место», здесь перед нами скорее классический пример того, как и место в определенной степени красило человека».[31]
Первый этап Бородинского сражения, 26 августа 1812 г., с 5 до 9 час.
Второй этап Бородинского сражения, 26 августа 1812 г., с 9 до 12 час.
Сражение при Шевардино, 24 августа 1812 г.
Третий и четвертый этапы Бородинского сражения, 26 августа 1812 г., с 12 до 14 и с 14 до 18 час.
Бородино. Общая картина боя
«Кутузов во время Бородинского сражения». Худ. А. Шепелюк
«Наполеон на Бородинских высотах». Худ. В. Верещагин, 1897 г.
Действительно, если следовать логике Н. А. Троицкого – ярчайшим образцом излишнего преувеличения исторической роли Кутузова является Бородинское сражение, бездарно им проигранное. Армия Наполеона, уступавшая русским войскам в численности личного состава и артиллерии, полностью владела инициативой и, потеряв, как минимум, в 1,5 раза меньше солдат, чем ее противник, захватила ключевые пункты русских позиций при Бородине, а затем вынудила «расстроенные»[32] (т. е. разбитые) русские армии продолжить отступление и сдать Москву. Правда, Троицкий не решился прямо назвать Бородино поражением России. Пафос ученого был направлен на опровержение версии о том, что русские одержали решающую военную победу в этом сражении.
Впрочем, эти усилия Троицкого выглядят напрасными и представляют собой, как говорят французы, coup d’épée dans l’eau (удар шпаги по воде).
Во-первых, восприятие Бородинской битвы как Русской Победы (без разделения оной на «нравственную» и «материальную») давно стало частью русской культуры и русской ментальности. Поэтому нападки на историков Л. Г. Бескровного и Н. Ф. Гарнича, отчасти – на П. А. Жилина и др., пытавшихся доказать поворотное значение Бородина для хода всей военной кампании 1812 г. или, по крайней мере, факт военной победы русских при Бородине, не вполне корректны в культурном контексте. Любая великая нация – а русские и французы, несомненно, принадлежат к числу великих наций – создавала (и вправе иметь) свои исторические предания (легенды, мифы), степень достоверности которых не поддается рациональному осмыслению. Так, во Франции на протяжении последних двух столетий сохраняется предание о «непобедимом» Наполеоне, выигравшем все сражения и войны, но погубленном суровой русской зимой, а также коварством бывших союзников и собственного окружения. Колыбелью этого предания стали шедевральные апокрифы обожателей Наполеона – французского графа Э.-О. Лас-Каза,[33] ирландского врача Б. О’Мира[34] и мн. др. Русским историческим преданием, более локальным и скромным по содержанию, и в то же время – более реалистичным, стало Бородино. Оно нашло отражение в русских военных мемуарах, в стихотворении М. Ю. Лермонтова «Бородино», в романе Л. Н. Толстого «Война и мир», в трудах ряда отечественных историков. Троицкий мог бы, конечно, выступить в роли ниспровергателя «мифа». Но он сам отказался от такой роли, заявив: «Бородино – национальная гордость России, символ ее непобедимости, один из самых знаменитых и дорогих нам памятников русской воинской славы».
