Нечто из Дарк Маунт - [9]

Пока я ходил по округе, сгребая всякий хлам в кучу, уставшая псина увалилась в укромном уголке, широко зевнув, и теперь терпеливо наблюдала за мной оттуда парой блестящих черных глаз.

С воплем ликования выудив из бака отсыревший старый журнал, я швырнул его поверх горки для розжига, тут же чиркнул зажигалкой, и спустя пару мгновений вспыхнувшее пламя неохотно принялось лизать влажные пожелтевшие страницы.

– Определенно, здесь что-то происходит, – задумчиво протянул я, подсаживаясь ближе к хилому кострищу и с удовольствием грея свои продрогшие босые ступни. – Вот попомни мои слова, Бенджамин!

Услыхав свое имя, задремавший было пес открыл сонные глаза, неохотно поднялся на все четыре лапы, а затем заковылял ко мне. Улегшись рядом, он устало опустил огромную рыжую голову на мои колени и сразу же снова уснул.

– Все-то ты мне не веришь, – укоризненно проворчал я себе нос, стараясь не обжечь пальцы ног о неожиданно разбушевавшееся пламя. – Думаешь, старик Дэйв окончательно спятил… Но я-то знаю!

Я поселился на Кахлуа-роуд с лет десять назад, перебравшись поближе к центральному проспекту Дарк Маунт. Здесь всегда было теплее, чем в прочих районах городка, а потому в ненастье мы с Бенджамином могли с легкостью отыскать уютное укрытие и переждать там даже самую суровую зиму.

К тому же, местные нередко подбрасывали нам пригоршню монет, проходя мимо центральной аптеки, и даже несносный старик-аптекарь, в конечном итоге, сжалился надо мной, позволив разводить костер в подворотне за его зданием.

В прежние же, не самые лучшие времена, я нередко спасался бегством, едва завидев его сухую, скрюченную фигуру, воинственно размахивающую огромной лопатой для уборки снега. А несчастный калека Бенджамин, поскуливая на ходу, трусил позади меня, едва успевая увернуться от хлестких ударов стариковской лопаты.

Однако тяжелые времена давно были позади. И ныне все закоулки Кахлуа-роуд всецело принадлежали Дэйву Альваресу и его верному псу.

Признаться честно, когда я впервые оказался в Дарк Маунт, этот унылый городок показался мне настолько же мрачным, насколько и ветренным. Холодный и неприветливый даже в разгар лета, он наводил на меня какую-то глубокую тоску, и я еще больше принимался тосковать по своей жаркой, иссушенной знойным солнцем родине.

Но затем прошло немного времени, я обжился здесь, и даже наловчился находить общий язык с местными угрюмыми жителями. А спустя год или около того, я набрел на Бенджамина, рыжего неуклюжего щенка со сломанной задней лапой, прячущегося в какой-то конуре от пронизывающих февральских ветров, и тогда, обретя верного друга, решил скоротать остаток жизни здесь.

Единственное, к чему я так и не смог привыкнуть за столько лет – это к самой скале, темнеющей прямо у подножия городка. Нет, и в моем родном краю я нередко видывал горы – чаще цвета охры, резкие, с неровными острыми краями, высеченными суховеями. Но эта скала, темно-серая и безжизненная, как гранитное изваяние над могилой усопшего, наводила на меня смутный внутренний трепет. К счастью, с Кахлуа-роуд ее обзор был ограничен местными трехэтажными постройками, а потому я редко ощущал ее давящее присутствие.

– Вот и лето-то совсем не лето, – со вздохом заметил я, когда очередной порыв ветра с воем разбился о фасад старой аптеки. – Разве на твоей памяти когда-то бывал здесь такой собачий холод в июле, а, Бенджамин?

Пока я с грустью вспоминал залитые солнцем родные прерии, огонь погас, и теперь больше ничто не мешало холодному ветру остужать пустой переулок.

– А что, Бенджамин? – я тряхнул пса за ухо и поднялся на ноги. – В такую погоду не зазорно и к аптекарю заглянуть, что думаешь?

Два собачьих глаза с интересом уставились в мое лицо. Безвольно лежавший на земле рыжий хвост чуть дрогнул, а затем замел туда-сюда как бешеный, поднимая клубы пыли. Расценив это как знак согласия, я с кряхтением отряхнул перепачканные грязью штаны, пригладил пальцами всклокоченные на затылке волосы, и направился к выходу из подворотни.

У старика-аптекаря не было наплыва клиентов, если не считать полноватую леди с ребенком, то и дело утиравшим раскрасневшийся нос о белоснежный платок. Поэтому я решительно толкнул стеклянную дверь, знаком приказав псу оставаться снаружи и дожидаться моего возвращения.

Старый аптекарь с легкой улыбкой поднял глаза, но, завидев меня, тут же помрачнел. Должно быть, если бы не леди с сыном, он бы сразу вышвырнул меня прочь. Но при покупателях вести себя так грубо означало бы проявить крайнюю невоспитанность.

– Добрый день, хороший человек, – проговорил я, кивнув в знак приветствия. – Хотя разве может считаться он добрым, когда снаружи ветер воет как голодный койот?

Толстенькая леди с опаской уставилась на незваного гостя, сделала несколько шагов в сторону, утащив за собой зазевавшегося ребенка, и замерла в углу, прижав квадратную кожаную сумочку к своей груди.

– Чего тебе нужно, Альварес? – прошипел старик, злобно сверкая парой глаз из-за стекол своих очков.

Я сделал шаг вперед, громко вздохнул и произнес:

– Добрый человек, угости несчастного бродягу пузырьком спирта. От этой стужи все мои кости ноют и трясутся под шкурой, того и гляди, рассыплюсь на части!