Нечаянные встречи Синельникова - [5]

Но сегодня вышла какая-то ерунда. До лесного проселка я добрался легко, и гнал по нему без всякой задней мысли, пока не сообразил, что что-то слишком долго еду, и овраги слева — не было такого. Поворачивать назад не хотелось, прикинул и решил, что рано или поздно, но в шоссе я упрусь.

Но шоссе как сквозь землю провалилось, проклятый просёлок заворачивал то на север, то на восток, «виллис» прыгал на кочках, и вдруг лес отпал назад, и я вылетел то ли на пустошь, то ли на вырубку.

Ни черта понять не могу. Остановил машину, осмотрелся. Далеко впереди лес — как ниточка, налево как будто обрыв — неужели до реки долетел? вокруг поле не поле, пастбище с тропинками. Откуда здесь такая дикая степь? Не в Сибири же, слава богу.

Короче, нужно возвращаться к началу, пока не поздно. Сел на место, повернул ключ зажигания — что такое? Еще раз. Гробовое молчание. Так. Посмотрел на часы — шесть. Скоро начнет смеркаться.

Я открыл дверцу, свесил ноги, открыл свежую пачку. В мотор не полез. Я эту коробку изучил досконально — либо заводится с пол-оборота, либо развинчивай до основания. Колымага, конечно, фантастическая, купил у одного золотаря-самоучки на гонорар от последнего английского издания; тот умелец собрал ее из не поймешь каких студебеккеров и мерседесов — ручная работа, двенадцатый век.

Ехал-то я на свадьбу. Не на свою, конечно. Варвара, теть-Настина племянница, уехала в этот самый Талеж по распределению, оставив мне на память без суда и драки свои двадцать четыре метра, а через полгода прислала письмо, что выходит замуж по любви, за гравера, да вдобавок слепого. Вот это я никак в толк взять не могу. Как это — гравер и слепой? Мой вертолет должен был составить самую существенную часть свадебного поезда. Посмотрим, сказал гравер.

Никакого желания шевелиться у меня не было. Странно как вообще раскачался на эту поездку, не надо было бы. Что ж, теперь сижу, курю в неведомом месте, сердце чаще не бьется. Я еще десять раз подумаю, прежде чем начну отсюда выбираться. Вы не удивляйтесь, я все объясню.

Елена-то моя умерла, вот какая штука. Когда она вышла за этого Всеславина, я еще подумал: ну все, тут мне и крышка. Ничего подобного. Доучились, практика, госы, и после диплома поехали они, оригиналы, в свадебное путешествие на Тянь-Шань, в тот самый забытый богом Санговар, откуда все и началось. О ту пору я держался. Орел орлом.

Потом сказали — лавина. Вот когда во мне все оборвалось. Но и это оказалось еще не конец, кое-что было приготовлено похлеще. Я не помню Елениного отца, но мать была очень милая женщина, даже как-то кормила меня пару раз. Вдруг — месяца два уже прошло — звонит она мне и потухшим теперь своим голосом говорит: зайди.

До того мне сделалось страшно — как никогда в жизни. Ладно, пошел. Она мне сказала — подняли машину, в которой... понятно. Тел не нашли, но уцелевшие вещи прислали, среди них одна книга — мое имя написано на первой странице. Вот, могу забрать.

Это была «Экология» Одума. Та самая, что я когда-то оставил парням на перевале. Ее не было и не могло быть в машине, когда та падала в пропасть. И в жизни я книг не подписывал. Ее положили потом. Как визитную карточку. Мол, привет. Мол, знай. Я смотрел на нее, по коже у меня продирал мороз, и комната с книжными шкафами и столом, и сама книга поехали от меня куда-то и в конце концов уехали так далеко, что стало казаться, будто я смотрю на них в перевернутый бинокль, и дальше помню плохо.

Почему-то я очутился на полу, на одну руку мне навалилась Еленина мать, на другую какой-то парень — кто такой, до сих пор не знаю, а бабушка, родоначальница всей их медицинской династии, вливала мне в рот какую-то транквилизаторную дрянь.

Бушевал я недолго. Впал в летаргию. В это время вышла моя книга о Лох-Нессе, я еще раз съездил в Англию, работал в одном НИИ, хотя какая там работа, все как в тумане. Должен был еще раз лететь к Расселу в Лондон, но не выпустили.

Да, каюсь, пил. Деньги были, что бы и не пить? Бросал, начинал снова, осень, зима, весна; ходил на службу, а держали меня только потому, что я «тот самый Синельников». Приходил, уходил, никого, ничего. Вот Варвара письмо и прислала. Но, кажется, в Глубинной или какой там книге кто-то против моей фамилии поставил точку, и жизнь моя заглохла, словно этот винегрет из запчастей, на котором я ехал. У него колеса на спицах, вот и представьте. Логически рассуждая, мне бы самое время помереть. Но, видно, и впрямь вышла опечатка. Я выплюнул догоревший до фильтра окурок, встал и взялся за капот. Но вдруг кольнуло.

В наше время есть классическое объяснение, отчего зажигание выключается без всякой видимой причины. Объяснение самое что ни на есть синельниковское — есть теперь такое выражение. Только я подумал про это, сразу мне стало нехорошо и тошно; я оперся на самоварные эти ручки над радиатором, потом повернулся, не поднимая головы, и смотрел на траву и свои стофунтовые «доминионы». Потом все-таки взглянул на небо.

Чуть не заплакал, да можно сказать, что и заплакал. Ну не знаю я, не ведаю, за какие такие грехи все это на мою голову; какой я такой особенный человек, чтобы мне вот так, не жалея сил, жизнь ломать. Сел снова за рун-. подергал еще разок зажигание. Как же. Сейчас тебе.