Нечаянная страсть - [3]

Морайя стояла подбоченясь у двери отцовской гостиной. Эти два дня она не могла ступить дальше ее порога, ибо лакей отца ревностно охранял его гостиную и расположенную за ней спальню. Простояв так уже довольно долго, она, наконец, почувствовала, что верность Финча долгу поколеблена.

– Мисс Морайя, прошу вас. Видите ли, барон… э-э… он в полном порядке. И вам не следовало бы так повышать голос, согласитесь. Боюсь, этот шум может… простите мою смелость, э-э… потревожить барона, мисс, – закончил свою тираду Финч. Красноватое лицо жилистого коротышки лакея побагровело, и обычно надменное выражение сменилось почти молящим. Но Морайя стояла на своем:

– Конечно, шум может потревожить отца, но будет гораздо хуже, если мне не удастся срочно поговорить с ним. Ему нельзя больше давать ни капли бренди, Финч. Приготовьте для него ваш знаменитый ужасный отвар и проследите, чтобы он его выпил. И пожалуйста, скажите ему, как только он немного очухается, что я буду ждать его в кабинете за час до чая. – Она произнесла это тем властным тоном, которым с годами научилась пользоваться в случае необходимости. Не упоминать же о своем высоком положении на каждом шагу. Морайя слишком долго вела отцовский дом, чтобы миндальничать теперь, когда положение приобретало столь серьезный оборот. А она не сомневалась в том, что стряслось что-то ужасное.

Финч все еще колебался, и тон Морайи внезапно смягчился. Ей нужно было заручиться поддержкой Финча, и, зная, что он пользуется полным доверием отца, она почувствовала себя увереннее.

– Финч, боюсь, любое промедление чревато довольно… неприятными последствиями для папы, а возможно, и для всего дома. Да, он и прежде возвращался из Лондона в подобном состоянии, но никогда его… недомогание не продолжалось так долго. Как вам известно, кредиторы могут явиться сюда в любой момент, и мне едва ли удастся говорить с ними должным образом, ибо я не знаю истинных размеров его…его проигрышей. Опасаюсь, что на этот раз дело обстоит хуже, чем раньше. Вы же понимаете, Финч, что потакать ему теперь просто безрассудно. – Обычно сильный, звонкий голос Морайи понизился почти до шепота, и она озабоченно прищурилась.

От нее не укрылось, что лакей побледнел. С тревогой взглянув на Морайю, он прикрыл дверь в гостиную, казалось, борясь с собой.

– Что ж, мисс, – пробормотал Финч. – Я… я дождусь, когда хозяин очухается, как вы выразились. И… надеюсь, что он не разнесет дом в щепки, поняв, чем я наполнил его бокал, – добавил он с натужной улыбкой.

– Благодарю вас, Финч. – Морайя проводила взглядом слугу, исчезнувшего в священных мужских апартаментах.

Глубоко вздохнув, она подобрала юбки и пошла прочь, испытывая облегчение оттого, что заручилась поддержкой Финча без лишних объяснений. Ей вовсе не хотелось настораживать ни его, ни кого бы то ни было в доме тем, чего она сама боялась больше всего. Предполагать, что на сей раз все гораздо хуже, чем раньше, ее заставляло не только затянувшееся недомогание отца, а утреннее посещение его кабинета. Даже в состоянии тяжелого опьянения в его не полностью замутненном сознании возникла ужасная мысль о самоубийстве. Дверца шкафчика с револьверами была полуоткрыта, и Морайя поняла, что отец чистил свой великолепной работы револьвер с инкрустированной перламутром рукояткой. Он делал это редко, и теперь, вспомнив об этом великолепном, но смертельно опасном оружии, Морайя вздрогнула.

Слава Богу, все револьверы оказались на месте, иначе она тут же помчалась бы в комнаты отца. Финч ужаснулся бы, увидев, как леди входит в апартаменты джентльмена, даже если этот джентльмен ее отец, но какое ей было дело до лакея. В конце концов, именно она печется о доме и об отце. Впрочем, теперь Морайя понимала, что рваться в те комнаты ей не следовало. Даже в этом состоянии отец удивленно пробормотал бы, что он не в себе, и попросил бы Финна выпроводить ее.

После завтрака Морайя как обычно быстро прошла в красивую малую столовую Уикема, обставленную изящной мебелью работы Томаса Чиппендейла. Шторы из индийского набивного ситца и обивка в темно-фиолетовых, бледно-желтых и розовых тонах делали ее особенно уютной. Мать Морайи декорировала эту комнату, едва выйдя замуж. Хотя после, смерти баронессы прошло уже много лет, Морайя изменила здесь только одно.

Ее очаровательная беспечная мать охотно пользовалась дамским письменным секретером на тонких ножках с золотой окантовкой, стоявшим в эркере, выходившем на солнечную сторону и всегда залитом светом. Но в отличие от матери Морайя сама правила аббатством и поэтому заменила секретер большим, удобным письменным столом красного дерева, с множеством выдвижных ящиков и перегороженных отделений для бумаг. К этому столу она сейчас и подошла, но, слишком встревоженная, не села, а обошла его, то касаясь чернильного прибора, то машинально играя разрезным ножом слоновой кости с затейливой резьбой, то перелистывая страницы словаря. Мысли теснились в ее голове. Порой, взглянув на свой темно-фиолетовый домашний халат, она задумывалась, не объединяла ли ее с матерью лишь приверженность к определенным цветам. Покойная баронесса, если не уезжала в Лондон, проводила целые дни полулежа на диване, принимая визитеров, или присаживалась к секретеру и писала короткие письма. Практичная, полная энергии Морайя не расслаблялась, откинувшись на спинку дивана, как когда-то ее красавица мать, и не позволяла любимому, но лишенному деловой хватки отцу заниматься запущенным хозяйством и управлять поместьем.