Небывалый господин Оуэн - [9]

— Ему не удалось…

— Точно: он умер. Но целый год или даже больше у вас была возможность наблюдать за поведением морфиниста. У вас тогда уже был любовник?

— Только к концу…

— Чем он занимался? Студент, не так ли?..

— Откуда вы знаете?

— Не важно… Он был студент. Возможно, химик… Слабый здоровьем… Однажды, когда он заболел, ему пришлось прибегнуть к инъекции морфина, — так чаще всего люди привыкают к наркотикам…

Долгие годы ему не приходилось вести допрос такого рода, войну нервов, в каком-то смысле допрос, на котором нужно было все выведать, не показывая, что сам-то ничего не знаешь и улик никаких нет. Ему было жарко.

Он и не заметил, жуя мундштук, что трубка потухла. Он шагал взад-вперед по комнате, с сожалением вспоминая набережную Орфевр, где по крайней мере можно чуть-чуть отвлечься, поговорив с сотрудником.

Чтобы подстегнуть себя, он представлял себе, как инспектор на нижнем этаже при исполнении служебных обязанностей мирно дремлет на мягкой банкетке!

— Вы стали его любовницей… Состояния у вас не было. У него тоже… Возможно, дополнительная нагрузка, которой всегда являются наркотики, помешала ему защитить дипломную работу?

— Но…

Достаточно было на нее взглянуть, чтобы убедиться, что все сказанное отставным комиссаром было чистой правдой.

— Кто же вы?

— Не важно! Чтобы доставать морфин, вашему любовнику пришлось связаться с определенными кругами Парижа, и вы вращались в них наравне с ним… Не откажите в любезности прервать меня, если я ошибусь…

И он продолжал одним усилием воли вести свое расследование.

— К чему вы ведете?

— Вы познакомились с человеком, которого до получения новых сведений будем называть господин Сафт, хотя это не настоящее его имя… Поляком или русским… Русским до войны и поляком после войны, возможно. Если вам не нравится имя Сафт, мы можем называть его Смит и позвонить ему в отель «Берг»…

Именно в это мгновение Жермена молча опустилась на стул. Такое естественное движение, но какое выразительное! Более значимое, чем длинные тирады. Верно, почувствовала слабость в ногах. Она посмотрела вокруг, может быть желая чего-нибудь выпить, но еще не пришло время бросать ей спасательный круг.

— Что он сказал вам, ваш господин Сафт или Смит, когда вы звонили ему? Да разве это ваша ошибка, мадемуазель Жермена! Он — профессионал, жулик мирового класса, с некоторым размахом. Не возражайте! Будь он здесь, наверняка посоветовал бы вам играть получше. Не так ли? Признаюсь, мне неизвестна пока его специализация. Чеки, векселя или фальшивые накладные, может, поддельные паспорта? Впрочем, это не имеет ровно никакого значения!

— Вы блефуете! — рискнула она, на мгновение обретя прежнее хладнокровие.

— А вы? Допустим, мы оба блефуем… У меня, по крайней мере, то преимущество, что вы не знаете, что мне известно и даже кто я…

— Частный детектив!

— Не горячитесь!.. Не совсем… Господин Сафт посоветовал вам обратиться к знакомым вашего любовника, так? Кстати, как мы решим его назвать?

— Ну, допустим, Жан…

Тут сосед Мегрэ, которому мешали спать, постучал в стенку.

— Жан, так Жан… Так вот Жан, юноша болезненный, к тому же морфинист, становится фактически главарем банды, причем отлично организованной. Единственный дилетант среди крутых профессионалов! А ему самому и нужно-то всего укол в день да спокойная и беззаботная жизнь… Вот тут вы и решили, что вы самая умная, умнее своих сообщников. Непростительная ошибка…

— Почему ошибка? — не удержалась она.

— Вам надоело встречаться с Жаном в меблированных комнатах на Монмартре или в Латинском квартале… Надоело снимать дешевые номера в случайных гостиницах… Вы сочли разумным изменить внешность Жана, его имидж… Вы служили сиделкой у шведа… И решаете, что из Жана получится вполне достоверный швед зрелого возраста, если поселить его в дорогой отель, в каких привык жить Стилберг, одеть его во все серое и усадить в кресло на террасе…

Жермена слушала, отвернувшись, и Мегрэ продолжал:

— Люди, лишенные воображения, всегда старательно копируют однажды виденные образцы… Вы сфабриковали вашего господина Оуэна по образцу и подобию Стилберга… И Жан Оуэн чувствовал себя относительно спокойно, большую часть дня греясь на солнышке, получая свой укол в день и не манкируя, я уверен, своей работой…

— Какой работой? Признайтесь, что об этом вы ничего не знаете…

— Пожалуй, да, ничего или почти ничего не знал, затевая этот разговор. Успокойтесь! И не смотрите с таким вожделением на дверь. Вы и спуститься не успеете, как я предупрежу портье… Мне не давали покоя три вопроса, три детали, они противоречат всему остальному: серые перчатки, вырезанное алмазом стекло и бутылка из-под виски. Эти три вещи выглядят как грубые ошибки, вставленные школьником в произведение мастера… Допустим, Сафт — упомянутый мастер, а вы — школьник… Заметьте, что учеников всегда тянет подправить работу учителя…

Мегрэ отдал бы все сейчас за хорошую кружку пива или за стаканчик виски, вон хоть из этой стоящей перед ним пустой бутылки, но прерывать монолог было нельзя.

Мегрэ удовольствовался тем, что раскурил трубку, неминуемо обреченную вновь погаснуть.

— Перчатки — чистой воды ребячество. Ошибка номер один. Перчатки носят не снимая целыми днями, даже за едой, только чтобы скрыть обезображенные руки, и они сразу вызывают мысль об ожогах кислотой… О бутылке я задумался только сегодня вечером. Я вдруг вспомнил, что ни морфинисты, ни кокаинисты не бывают алкоголиками, и пустая бутылка от виски сразу насторожила меня… Я справился, не пьете ли вы. Мне ответили, что нет, не пьете. Я удостоверился, что бутылка не из бара отеля…