Качает Каспий стрелецкие струги. Гонит к дому попутный ветер.
«Ишпагань, Ишпагань, — сам с собой рассуждает Разин, — нет свободной земли на свете. Да и стоит ли счастье искать за тысячу верст от дома. Эх, скрутить бы боярство в своем краю! Людям бы хлеб и волю».
Дерзкие думы у Разина.
«Ишпагань, Ишпагань, — нет свободной земли на свете».
Вот и берег родной вдали. Чайки криком людей встречают.
ЧАЛМА
Вернулись казаки из похода. Стали на отдых в Астрахани. Уходили в персидские земли — жалко было на них смотреть. Обносились совсем казаки. Рубахи и те не у каждого были. На одежонках дырка к дырке тогда лепилась.
Ну, а теперь глянешь на казаков — зарябит в глазах. Кто в кафтане суконном, кто в бархатном. Кто в лисьей шубе, кто в соболиной. Халаты почти у каждого — алые, желтые, вишневые, в малиновый цвет.
Август. Солнце палит пожаром. Пот ручьями льется. Однако терпят лихие донцы. Ходят в кафтанах, халатах и шубах. Нарядом своим красуются.
При разделе персидской добычи Кривому Симошке досталась чалма. Чалма дорогая, шелковая. Золотом, жемчугом шитая. И размером как раз на Симошку. Напялил на чуб свой казак чалму. Глянешь теперь на Симошку, словно это идет не казак, а шествует важный турок.
Нравится Симошка себе в чалме. Народ на Симошку поразинувши рты глазеет. Следом мальчишки толпой бегут. Идет Симошка, глазом кривым на людей косит, по-глупому как-то, по-заячьи улыбается.
Встретил дружка Гаврилу Большого — похвастал своей чалмой.
Встретил Любимку Непейвода — этому тоже чалмой похвастал.
— Золотом, жемчугом шитая, — объясняет любому Симошка. — Такая чалма стоит двести казацких шапок. Ее до меня сам турецкий паша носил.
Гулял, расхаживал казак по улицам Астрахани и вдруг нос к носу столкнулся с Разиным. Остановился Разин, посмотрел на необычный вид казака, на чалму, на кривой глаз, на глупую улыбку Симошки, ткнул пальцем, проговорил:
— Турок?
Опешил Симошка.
— Батюшка атаман, я же казак. Я же Симошка Кривой, — поспешно добавил.
— Что кривой — это вижу, — ответил Разин. — Кривой есть, казака же не вижу.
— Я же с Дону, батюшка Степан Тимофеевич. Мы же разом с тобой в Ишпагань ходили. Я же казак, казак, — уверяет Симошка.
— Не вижу, не вижу, — повторил Разин. Голос стал у него суровым.
Сообразил Симошка, в чем дело, не таким уж был глупым, скинул поспешно чалму.
Посмотрел Степан Тимофеевич на казака и снова сказал:
— Нет казака. Не вижу.
Екнуло тут у Кривого Симошки сердце. Показалось ему, что Разин потянулся к острой казацкой сабле.
«Ну как возьмет зарубит!»
— Один минут! — закричал Симошка.
Рванулся он в сторону, к торговым рядам. Прошла минута — и впрямь вернулся. Нет у Симошки в руках чалмы. Смушковая шапка на голове.
Посмотрел Разин на шапку, усмехнулся:
— Ну, теперь вижу, что ты казак.
Расплылся в улыбке Симошка.
Сокрушался потом казак:
— Суров атаман, суров. И как я ему на глаза попался? Вдругорядь я бы за ту чалму выменял двести казацких шапок.
История с чалмой и другим послужила наукой. Скинули разинцы лисьи, собольи шубы. Вновь надели зипуны и казацкие свитки.
Передохнув после морского похода в Астрахани, Разин вместе с казаками вернулся к себе на Дон.
«РАВЕН ОДИН ОДНОМУ»
Радостно встретили разинцев на Дону. Многие и веру уже потеряли, что вернутся домой казаки. Разные слухи о них ходили. То шептались люди о том, что потонули донцы в неспокойном Каспийском море. То новые вести пришли на смену: положили где-то в каких-то боях казаки свои буйные головы.
И вдруг — целы, невредимы вернулись они домой.
— Эх, удалой народ!
— Ну как там, в краю чужом?
— Хороша ли страна Ишпагань?
— А верно, что нет там ни солнца, ни месяца?
Смотрят станичники на добычу заморскую. Лезут, как мухи, к Разину:
— Может, снова пойдешь походом? Мы бы тоже с тобой заодно. И нам бы сгодились халаты твои и шубы, не помешало бы золото и серебро.
Но дума другая у Разина:
«Да разве счастье в персидских халатах! Если даже каждый десятый мошну набьет, богаче не станут люди».
Немало исходил по белому свету Степан Тимофеевич. Даже старый Разя как-то сказал:
— Шатун!
Ходил и на юг к крымчакам и ногайцам, в военном походе к польской границе шагал на запад. Дважды бывал в Москве. Добирался и дальше — на самый Север, к студеному Белому морю.
Насмотрелся Степан, навиделся. Прижали всюду бояре Русь. Несладко везде человеку.
— Нет, не в халатах радость. Счастье, станичники, надо искать в другом. Птица имеет волю, — рассуждал Степан Тимофеевич. — Рыба имеет волю. Букашка степная, зверь ли лесной — и эти сами себе господа. Чем же люди на свете хуже? Э-эх, оседлало боярство Русь! Нет бы стать на дыбы коню да тех, кто залез на шею, махом единым скинуть.
Дивились казаки необычным речам. Конечно, кто подороднее был, побогаче, не очень торопился кричать: «Согласен!»
Зато большинство:
— Правда твоя, правда, Степан! Пора бы людишкам вздыбиться.
Вскоре после возвращения на Дон Разин побывал в Черкасске, в столице донского войска. Здесь и произошел у него крутой разговор с войсковым атаманом Корнилой Ходневым.
— Что-то ты, Стенька, мутишь народ! — строго сказал атаман.
— Я ли мучу, Корнила? Может, бояре тому виной? Вот бы кого к ответу.
