Небываемое бывает - [57]

Декабристы, дивные герои Бородина, Лейпцига, Кульма, Парижа, Сенатской площади, Акатуя и Петровского Завода, от которых мы, по словам Герцена, ведем «свою героическую генеалогию», были современниками Гоголя. Шевченко назвал сказание о декабристах «богатырской темой». Только с них были сняты кандалы, как они сразу же стали окультуривать почву вокруг себя. Учили детей грамоте, вели наблюдения за природой, писали статьи, создавали библиотеки, сажали картофель, выводили тонкорунных овец... Недаром адмирал Мордвинов до их ссылки совершенно серьезно предлагал Николаю создать на Востоке академию из декабристов, чтобы была от «злоумышленников» польза обществу.

Вопреки желанию Николая так оно и случилось.

Вспомним и других современников Гоголя. Рассказ о тех, кто строил державу, действует освежающе, как всякое созидание. Это нам особенно полезно было бы усвоить, если учесть нашу застарелую привычку разговорами о недостатках доводить себя до полного изнеможения.

Два столетия военные моряки, самая образованная часть русского общества (здесь нет оговорки), не просто бороздили дальневосточные моря вдоль «берега Отечества», они не оставили здесь без внимания ни одного мыса, банки, залива, речушки, острова. Глубины были промерены, берега исследованы, составлены карты и написаны такие отчеты о путешествиях, что некоторые тогдашние писатели называли их образцами русской прозы. Только за одно XIX столетие сто пятьдесят человек из них стали адмиралами. После дальневосточной школы моряки возглавляли министерства, сталелитейные заводы, академию, создали целые направления в науке, строили корабли. А сколько их товарищей утонуло, замерзло, умерло от цинги и голода, пропало без вести! Кресты на прибрежных скалах и судовые колокола — память о тех, кто повторял про себя перед смертью: «Долг и честь».

Я специально не называю их имена, хотя передо мной данные обо всех этих ста пятидесяти адмиралах. Что скажет читателю перечисление десятка имен? Все они до одного есть на карте дальневосточных берегов. При желании каждый может в этом убедиться.

И что это были за лихие моряки! Прежде чем появиться на крайнем востоке России, они прошли Трафальгар, Чесму, Синоп. Избежавшие гарнизонной тоски, рутины и скуки офицерских собраний, испытав суровый морской отбор, они представляли из себя интереснейший социальный тип, не замеченный русской литературой. Почему это случилось — тема другого разговора.

В отличие от другой части своего сословия до конца жизни они остались верны духу «осьмнадцатого века», века мореплавателей и плотников. Неспроста многие начали службу волонтерами английского военно-морского флота. Работящая Голландия и Англия — «мастерская мира» — притягивали их куда больше, чем ночной Париж. Они не были богатыми бездельниками и собирались всю жизнь строить, а не разрушать или с комфортом сладко мучиться «проклятыми вопросами». Мы не дали себе труда задуматься, почему же эти молодые люди (а их были тысячи) не стали «лишними людьми». Когда Чацкий устраивал бури в теплых салонах и метал нервические молнии в «служивых», последние шли под ревущими парусами сороковыми широтами в одной семье, в едином братстве с матросами.

Имена их шлюпов и корветов, бригов и клиперов, фрегатов и шхун навсегда запечатлены на картах морских дорог и стали вехами для нас, и смены этим вехам не будет никогда. Писатели нередко покидали Россию, чтобы из зарубежного далека поглубже почувствовать и яснее увидеть Отечество. Мореходам не было в том нужды. Палуба была их «Капри». Возвышенный образ Родины они носили с собой всю жизнь. Раньше японцев пришли на Курилы, раньше других европейцев — на Аляску, раньше китайцев — на Амур...

Нет, не взорван и не затонул фрегат «Паллада» в Императорской гавани. Белые паруса красавца-фрегата будут видны там до тех пор, пока стоят эти берега. Бухты дальневосточных морей полны парусов, белые птицы ждут ветра — их не видит только слепой.

Мореходы всегда в пути. И куда бы они ни направлялись — к Царьграду, Гангуту или Камчатке, — курс их ни разу за тысячу лет не отклонился от выбранной народной дороги. Их белые паруса, как стаю белых журавлей, можно считать символом предопределения — знаком судьбы.

Самое сокровенное народ запечатлевает в песне. Если тема не созвучна чаяниям народа, песня не переживет даже одного поколения. Все этапы дороги к океану отмечены народными песнями, не будь их, любые рассуждения остались бы только отвлеченными умствованиями. Нет, наша дорога песенна, она многоголоса и звучна. Партию Сибири в этом музыкальном исследовании всегда ведет мужской голос, то непреклонный, то задушевный... Поднимаясь на высоту печали и гнева, он всегда окрашен в родные тона среднерусской равнины, где нет места ожесточению. Иначе их не пел бы весь народ. «...И ветры в дебрях бушевали» — Сибирь начинается с Ермака. На сибирской равнине родилась одна из самых красивых в мире песен. Стихи сочинил ямщик Пермской конвойной роты Иван Макаров, а положил на музыку А. Гурилев. Эта песня начинается со слов «Однозвучно гремит колокольчик». Иван Макаров, как и отец его, был ямщиком. Как и отец, замерз в пути, «в степи глухой» на сибирских просторах.