Небываемое бывает - [24]

Нападки на нашу армию имеют, повторяю, давнюю историю. Первым принял вызов и дал отпор «клеветникам России» Пушкин. Вы думаете, клевета началась сегодня и только в связи с Афганистаном? О, нет. Вслед за Пушкиным дал бой клеветникам Федор Тютчев — племянник прославленного героя 1812 года Остермана-Толстого. В сороковых годах прошлого века пошла новая волна шельмования России и ее воинства. Федор Тютчев дал врагам бой на их же территории — он был тогда на дипломатической службе в Германии. За ним эту эстафету подхватят Герцен, Чернышевский, Достоевский. Когда дело касалось чести русского воинства, исчезали все партийные розни, ибо подвижническая и жертвенная судьба русских солдат и офицеров была всегда нашей как бы общей святыней.

Федор Тютчев напомнил немцам, что именно русские солдаты в 1813 году спасли Германию от наполеоновской тирании и унижения. Тогда кровь русских слилась с кровью немецких отцов и братьев, смыла позор Германии и завоевала ей независимость.

Уже не в первый раз на русских нападали, пытаясь их запачкать, именно те, кого они вчера спасли. В суровой отповеди Тютчев заметил: «Если вы встретите ветерана наполеоновской армии... спросите, кто из противников, с которыми он воевал на полях Европы, был наиболее достоин уважения... можно поставить десять против одного, что наполеоновский ветеран назовет вам русского солдата. Пройдитесь по департаментам Франции... и спросите жителей... какой солдат из войск противника постоянно проявлял величайшую человечность, строжайшую дисциплину, наименьшую враждебность к мирным жителям... можно поставить сто против одного, что вам назовут русского солдата».

Откуда пришли в Афганистан наши воины-интернационалисты? Большинство из них надели мундиры почти сразу после школы — они живо помнили еще учителей и класс. Все они, поразившие мир мужеством, воспитаны нашей столько раз руганной школой, все они — недавние ее ученики. При всех неурядицах семья и школа сумели сохранить и передать детям огонь старинного подвижничества. Сейчас над нашей школой нависла страшная опасность, которую она уже пережила в двадцатых годах, когда подверглась разрушительной

волне экспериментов, а дети стали объектом непродуманных «открытий», анархии и выборов учителей. Ни одна страна в мире столько не экспериментировала за последние 50 лет, как Соединенные Штаты. Когда «новаторы» до основания расшатали американскую систему просвещения, там остановили энтузиастов и пришли к честному и мужественному выводу: ни один эксперимент не удался и старая гимназия с суровой дисциплиной и почитанием старших остается недосягаемым идеалом в педагогике. Пушкин и все русские интеллигенты прошли именно эту школу.

Битву при Седане в 1870 году, по словам Бисмарка, выиграл немецкий школьный учитель. Битва, изменившая судьбу Германии и карту Европы... Битва при Ватерлоо была выиграна на спортивных площадках Итона — закрытого учебного заведения, где готовят капитанов английской политики, государственности и хозяйства. Мы можем прямо заявить, что битву за Сталинград мы выиграли благодаря тому, что в двадцатых годах решительно изжили «новаторский» зуд в школе. Эксперименты с выборами учителей расшатали школу и разрушили до основания народное просвещение, которое было признано лучшим в мире.

Мы не вошли бы в Берлин, если бы дети занимались только «производительным трудом», а не арифметикой и историей. «Воспитывать — значит решать судьбу, — говорил Белинский, — но не только судьбу одного человека, но и державы в целом». Нужны ли свежие веяния? Да! Ибо не развивается только мертвый язык. Могут ли дети выбирать учителя? Это гибель школы и, как мы заметили по Ватерлоо, Седану и Сталинграду, не только школы.

Только общество офицеров способно еще судить здраво о достоинстве того или иного своего члена, как это было в старой русской армии. Выбирать или служить? Митинговать или учиться? Безделье или труд? Ни в армии, ни в школе третьего не дано, ибо благородство начинается с добровольного повиновения — это первые ступени к служению труду и подвигу.

Учитель, утверждал Ф. М. Достоевский, вырабатывается веками народной жизни. Офицер есть абсолютный эталон педагога — это труднейшее в мире наставничество, который не только рассказывает, но и показывает, часто ценой жизни. Офицер есть высший тип учителя, и он вырабатывается веками служением, умом и народными переживаниями. Разговоры о выборности учителей и офицеров должны быть нетерпимыми, как пропаганда социальной порнографии, ибо когда речь идет о защите детства и Отечества, то дряблая либеральность есть потакание разложению. Дети должны учиться труду только пытливому и творческому через ремесла и созидание. Детские предприятия и детский «хозрасчет» — одного порядка с детской онкологией. Труду детей не учат у конвейера. Имеет ли это отношение к армии? Да. Ничто на свете не имеет более прямого отношения к армии, чем школа. Ибо из нее приходят в армию, как бы из одной школы в другую. Если в начальных классах не упоминается, по «методике» Кабалевского, Глинка и главенствует «методика» Йеменского: учить не творить образ, а разрушать его, если в той же начальной школе Михалкова и Маршака гораздо больше, чем Пушкина, Ломоносова, а Державина и Жуковского не найдешь, то будьте уверены: «судьбу решают» не в интересах народа и державы и грязь неуставных отношений неизбежна. В подростковом возрасте школьника поджидает разрушительный и чужой вой рока, а в пору мужания — свидания с «маленькой Верой» и «асса». Прибавьте к этому «дефицит» и «импорт», и набор почти готов — теперь можно выбирать офицера в роте или преподавателя в вузе. Дальше вы уже все сами знаете. Дальше — скоропалительный брак «по любви» и скоротечный развод. Добавьте к этому мировоззрение на уровне политической культуры академика Сахарова, которое не поднялось ни разу выше заурядных студенческих кружков и в любой стране не было бы замечено никем, кроме коллег по лаборатории.