Небом крещенные - [44]

Горячеватый завалился на койку, довольно смеясь.

Потом он показал фотокарточку чернобровой полнотелой женщины. Скрывая радость, пояснил:

— Женился.

Булгаков с Зосимовым смущенно пробормотали свои поздравления, а он, пропустив их слова мимо ушей, продолжал:

— Поехала не к своим родителям, а до моих. Живут голодно — в тылу теперь совсем туго. Высылаю им все свои гроши.

Тут только друзья заметили, что Иван до сих пор в грубых яловых сапогах, которые носил еще в училище. Зосимов с Булгаковым, складывая воедино по две получки, справили себе хромовые.

Покопавшись в бумажнике, Горячеватый достал затертое письмо и дал ребятам прочитать одно лишь место:

"У нас все хорошо. Мне бы только увидеть тебя, только перемолвиться словом и больше ничего не нужно. Ночью я выхожу на улицу, смотрю в темноту и разговариваю с тобой. Мне кажется, что и ты со мной говоришь в это время…"

Тут же Горячеватый отобрал письмо, поглядев на каждого весьма многозначительно.

Зосимову подумалось, что вот есть же душа на свете, которая так любит Ивана Горячеватого.

— Будете писать, передайте там от нас привет, — сказал он.

— Ладно, передам, — согласился Горячеватый. — И добавил то, что, видно, являлось самым главным: — Сына ждем.

После такого сообщения полагалось, наверное, торжественно помолчать, как понимали Зосимов и Булгаков.

Лежавший на кровати Горячеватый мечтательно закатил глаза к потолку — оказывается, и это он умеет!

Вдруг повернулся на бок, да так, что кроватная сетка заскрежетала железом.

— А где Розинский? Он, слыхал я, тоже в вашем полку?

Друзья виновато потупились.

— Га? — нетерпеливо окликнул Горячеватый.

Булгаков ответил тихо:

— Костю Розинского сбили.

— Правда, пока неизвестно, что с ним, — торопливо добавил Зосимов. — Может, живой…

Горячеватого будто подбросило на кровати. Он сел, глыбой нависая над ребятами.

— Отак взяли и сбили?

Вадим начал было рассказывать, как получилось тогда в воздушном бою, но Горячеватый слушал плохо.

— А вы обое где были?! — закричал он на младших лейтенантов.

И давай ругать их вдоль и поперек: почему не прикрыли товарища в бою, почему не отсекли немца, который открыл уже прицельный огонь? Тут надо было что угодно применить, вплоть до тарана. Выходило так, что Булгаков и Зосимов во всем виноваты, хотя и дрались в том бою не рядом с Костей, а в другом месте.

— Если не можете прикрыть товарища, ваше присутст-вие в строю не обязательно! — сказал Горячеватый, рубанув воздух ладонью.

Как это напомнило ребятам прежнего Горячеватого-инструктора: "Утеряли направление во время пробега на пятнадцать градусив — ваше присутствие в кабине не обязательно". На какое-то время Горячеватый вновь стал инструктором, а Вадим с Булгаковым — курсантами. Дохнуло друзьям в лицо аэродромным ветром школы ускоренного типа.

Горячеватый успокаивался, сбавлял тон. Начали доходить до него отрывочные пояснения младших лейтенантов — они ведь и сами тяжело переживают.

Заговорили, наконец, о том, что боевые потери на фронте неизбежны, тут уж ничего не поделаешь.

— Только Розинского мне дуже жалко, — сказал Горячеватый. — И парень хорош был и летал неплохо.

Вадим с Булгаковым переглянулись. Это так он говорил теперь о том, кого нещадно ругал после каждого учебного полета, грозился отчислить.

Времена меняются…

В комнату начали заходить другие летчики, здешние жильцы. Знакомились, крепко пожимая друг другу руки и называя себя просто по имени: Колька, Серега, Степан. Завязался летный разговор, которому конца-краю не бывает, пока не вызовут на аэродром.

— Мы вообще-то улетаем отсюда, знаете? — сообщил Горячеватый. — Нас одна эскадрилья только зосталась. Завтра утречком и мы — фюить…

— А куда? — поинтересовался Булгаков.

— Наш полк переводят из ПВО во фронтовую авиацию. — Горячеватый посмотрел на друзей с выражением превосходства. — Так что доверяем вам полностью прикрытие дальних подступов. А мы ище повоюем! Мы ище погоняем хрицев над Берлином.

Горячеватый вскочил с кровати, изображая ладонями рук улепетывающего "месса" и настигающего его истребителя. Звонкий щелчок пальцами — и кувыркнулась сбитая ладонь.

Валька и Вадим откровенно ему позавидовали: вот повезло человеку, попадет в самое пекло воздушных сражений.

VI

Высоченные сосны стояли на песке, напоминая гигантские зонты. В лесу была строгая чистота. Воздух, крепко настоенный на хвое и спелой рябине, остуженный первыми октябрьскими заморозками, хмельно кружил голову. Вадим бродил под высокими зелеными сводами, часто натыкаясь на золотые россыпи солнечных бликов.

Иногда Вадиму хотелось побыть одному и помечтать о чем-то светлом, хорошем — таком, что одновременно похоже и на дивную сказку и на суровую быль.

Лесной склон привел к озеру.

Вадим поднял с земли полную пилотку брусники, которую насобирал по дороге к озеру, и зашагал назад. Надо было зайти в общежитие, высыпать ягоду во что-нибудь.

Наружная дверь была распахнута. Вадим вошел в коридор без шума и в полутьме стал искать ручку внутренней двери. Беззаботный женский смех, какая-то возня там, за дверью, заставили его замереть на месте: он узнал голос Нины Голиковой. И еще он явно расслышал хорошо известный в полку хриплый басок начштаба майора Мороза. Что они там делают вдвоем? Звонко чмокнул поцелуй… Второй, третий, серия поцелуев! В финских домиках стенки тонкие, наполовину картонные — все слышно…