Небом крещенные - [31]

Поднявшись с табуретки, инструктор сунул свой блокнот-кондуит в планшет. Задержал взгляд на Вадиме.

— Ну что, Зосимов, как самочувствие?

Вадим застенчиво улыбнулся, чувствуя, что все на него смотрят.

— Оперился сегодня наш Вадим, — сказал Розинский.

— Что? — спросил инструктор.

— Я говорю, мы все пока голые птенцы, а Зосимов уже вылетел самостоятельно — значит, оперился, образно говоря.

Лейтенант сдвинул шапку на ухо, что вмиг придало его лицу выражение лихости и озорства. Сказал негромко, только для своих:

— Образно говоря, Зосимову вставили в соответствующее место одно-единственное перо и выпустили в воздух.

Дубровский поправил шапку и вышел за дверь. А тут, в казарме, много раз повторяли его шутку, громко смеялись, и даже те, что легли пораньше, проснулись.

Подали команду строиться. Собиравшиеся идти в столовую уже были в шинелях.

— Зосим, принесешь мне хлеб-сахар! — крикнул Костя Розинский.

— И мне, Зосимов.

— И мне.

Еще заказ, еще… Стоило идти Вадиму в столовую: ему достанется шесть порций пюре, если соединить их в одну, то получится полная миска, пожалуй, с горкой. Две порции Вадим тут же хотел перечислить другому курсанту, хватит с него и четырех.

— Не стесняйся, Зосим, — сказал Костя Розинский. — Глотай сам все шесть. Тебе с сегодняшнего дня по летной норме положено рубать.

XX

Каждый день теперь освобождали города. Во время передачи последних известий по Московскому радио жизнь в эскадрилье прерывала свой размеренный ход. На полную громкость включались репродукторы, и начинал греметь перекатами, подобно весенней благодатной грозе, великолепный бас диктора:

— В последний час. Сегодня наши войска после ожесточенных наступательных боев штурмом овладели городом…

Кричали "ура", обнимались и потом, не в силах сдержать восторг, начинали бороться. Почти всегда среди курсантов находился именинник — тот, чей город только что освободили.

Настало время, когда сообщения "В последний час" передавались по нескольку раз в день. Освобождались все новые, большие и малые, города. Вместе с неуемным чувством радости закрадывалась в курсантские души тревога: события на фронте развиваются стремительно, а вдруг война кончится без их участия? Драться с "мессерами", сбивать! Пусть будут тяжелые бои и раны — война не игра. А потом пусть будет возвращение летчика-фронтовика домой, пусть будут счастливые встречи.

Раньше Вадим Зосимов, пожалуй, доверил бы свои мечты лучшему другу Булгакову. А Валька рассказал бы ему о своем, заветном. Но, с тех пор как между ними пробежала черная кошка, они больше не откровенничают. Поэтому на душе так пусто, тревожно и тоскливо. "Хоть бы Женя написала. Что ж ты молчишь, Селиванова? Неужели забыла наш тихий, пронизанный солнечными лучами сад?.."

ИЗ ДНЕВНИКА ВАДИМА ЗОСИМОВА

23 сентября 1943 года

Об освобождении моего поселка в сводках не сообщалось. Небольшой рабочий поселок около коксохимического завода, рукотворный Горячий Ключ названный так самими жителями, — кому об этом знать? Но уже несколько дней прошло, как взят нашими войсками центр Донбасса. Поселок расположен восточнее, значит и он теперь свободен.

Что там?

В течение этих нескольких дней я написал много писем и все изорвал, не решившись отправить. Я боялся страшного ответа из дому. Немцы оставляют после себя пепелища, виселицы, трупы. Совершенно подавленный, я ждал страшного известия, которое вот-вот придет окольным путем, и тогда у меня разорвется сердце.

Однажды дежурный, разбиравший очередную почту, окликнул меня:

— Зосимов, тебе письмо!

Что?! Я остановился и, кажется, перестал дышать.

Дежурный протягивает мне конверт. Нет сил сделать несколько шагов навстречу. Обыкновенный конверт, серенький, без марки… Адрес написан отцовской рукой — мелкий, четкий почерк нельзя не узнать даже издали. Пока я тут переживал да гадал, родители сами разыскали меня.

В бездумном оцепенении вскрыл конверт.

"Дорогой наш сын Вадик!.."

Они живы! Невероятные лишения и жестокости выпали на их долю, но все живы. Подробно пояснял отец, как найти их по новому адресу — приютились в сарайчике у добрых людей, а улица потеряла и свой вид и название. На полях письма был набросан чертежик и пунктирной стрелкой показано, куда мне идти.

Я прочел письмо дважды, прочел в третий раз. Сейчас же сел писать ответ. Строчил и строчил; что приходило в голову, о том и писал, а о себе всего несколько слов — обидно и совестно было признаться, что я еще не летчик, не лейтенант и не я освобождал Донбасс, как мечталось и снилось. О, сколько прекрасных воображаемых картин прошло перед часовым, охранявшим стоянку самолетов! Он устремлял неподвижный взгляд в бесконечное пространство пустыни, и там начинали вырисовываться контуры поселка, в котором знакомы каждая тропинка и каждый дом. В тот поселок должен был приехать в один прекрасный день молодой, но уже заслуженный летчик, должен был ступить на порог родительского дома и сказать: теперь все ваши беды кончились, я с вами.

То были грезы. А в жизни все не так. Вот списались; считай, встретились. Родители крайне нуждаются, а я ничем не могу помочь, сам пока на курсантском пайке. Бессилие разрывает мне душу. Я твердо решил отдавать родителям все деньги, которые буду получать, когда стану летчиком. Ведь уже скоро выпуск.