Небо зовёт - [54]

… Медосмотру подвергались конвейерным способом. В специально отведённом месте, вдоль стены, были установлены семь столов, за каждым из которых сидел врач–специалист по своему профилю. Возглавлял комиссию военврач первого ранга.

Он же со своими ассистентами на основании данных обследования, занесённых в карточку, и выносил свой вердикт. Половина врачей составляли женщины средних лет, и каково было нам, «необстрелянным пацанам», стоять перед ними в обнажённом виде, дрожащими от волнения и холода. Такому унизительному медосмотру я ещё никогда не подвергался. На такие вопросы, как: «Не мочусь ли я по ночам, не болел ли венерическими заболеваниями, не было ли переломов, не болел ли болезнью Боткина» — отвечал механически односложно. Когда прошли этот унизительный дьявольский конвейер, повели нас уже в одежде на рентген и сдачу анализов. Последним и главным аккордом этого издевательства была центрифуга. И без того измотанные и взволнованные, садились ребята в кресла, пристёгивались ремнями, закрывали глаза и терпели пятиминутную изуверскую пытку. После остановки «дьявольского колеса», выводили их санитары под руки еле живых, жёлто–зелёных. Некоторые, особо выносливые, пытались идти сами, но вид у них был отрешённый, безучастный ко всему происходящему. Тут же испытуемых подхва–тывали эскулапы и начинали считать удары сердца, измерять кровяное давление, заставляли десять метров пройти туда и обратно, несколько раз присесть. Наконец настал и мой черёд. Насмотревшись на немыслимые пытки ребят, когда садился в кресло, и меня бросило в дрожь. Не знаю, с какой целью это делалось, но экзекуция проводилась в полной темноте. Я пристегнул ремни, закрыл глаза и приготовился к самому худшему. Щёлкнул замок на дверях и «комната страха» с большим ускорением стала вращаться. Меня с каждой секундой сильнее и сильнее стало прижимать к креслу, будто бы я попал под пресс и сейчас из меня выдавят всё, что там есть. Стало тяжело дышать, участилось сердцебиение, уши заложило, к горлу подступил неприятный комок, тело стало ватным и тяжелым, не способным передвигаться. В голове пульсировала единственная мысль: «Когда же наконец это издевательство кончится». Бог услышал мою мольбу, послышались звуки трущихся деталей и постепенно «адская машина» стала останавливаться. Хотя центрифуга уже остановилась, но голова и всё моё тело продолжали вращаться. Открылись двери, но у меня не было ни сил, ни желания отстёгивать ремни и вставать с кресла. Мне казалось, что из моего тела высосали всю кровь, и теперь оно стало слабым и немощным. Санитары «рассупонили» меня, подхватили под руки и повели в комнату, где «изверги в белых халатах» добивали свои жертвы безжалостным вердиктом: «К лётной работе не готов». Я сел за стол. Состояние моё было отвратительное, но с каждой секундой я чувствовал прилив сил и нормализацию работы всех органов и систем организма. Мужчина–военврач измерил артериальное давление, пульс, результат записал в анкету. Потом осмотрел глазные яблоки, проверил реакцию на разные раздражители. В конце концов, когда подытожили результаты обследования и испытаний, выяснилось, что мои параметры немного не дотягивают до нормы. Военврач подвёл меня к председателю комиссии и сказал: «Товарищ полковник, этот парень немного не дотягивает до установленных норм для лётного состава. Вот посмотрите его карточку». Тот молча её взял и усугубился в чтение. Я стоял, как перед судьёй, и ждал его приговора. Наконец, изучив документ, сказал:

— Вы, товарищ майор, сколько ребят забраковали?

— Семнадцать, товарищ полковник.

— А сколько зачислили?

— Ни одного.

— Этого парня надо зачислить. Отклонения у него незначительные, пусть учится летать.

С этими словами взял анкету и что–то там написал. Потом посмотрел внимательно на меня и сказал:

— Поздравляю вас, молодой человек, ваше здоровье позволяет вам поступать в училище штурманов.

От радости я заорал:

— Спасибо, товарищ полковник, я оправдаю ваше доверие!

Тот улыбнулся, подал мне документ и по–отечески сказал: «Ну, в добрый путь».

Я выбежал на улицу возбуждённый и счастливый. «Отсеянные» ребята стояли, тихо переговариваясь, курили и перед тем, как разъехаться, обменивались адресами. Душа моя ликовала. Первый шаг к осуществлению своей мечты я сделал. Лена, наверное, тоже была бы довольна моему успеху, но где она и почему молчит, никому не известно. На пути к своей заветной цели сделан лишь маленький шажок, но не знал и не ведал я, какие испытания, страдания и муки готовит мне судьба.

Год кровавого кабана

Новый 1941 год из нас курсантов никто не встречал. Н вторгся в нашу жизнь, как нечто неотвратимое, грозное, кровавое. Просто мы легли спать в старом, а встали в Новом году. И ничем он не отличался от года предыдущего.

Курсантская жизнь протекала по проложенному руслу, согласно учебной программы, а нам каждый день приносил свежую крупицу знаний, делая нас сильнее, опытней и уверенней. По–прежнему, на полит–информациях нас убеждали, что опасность войны с Гитлеровской Германией существует, но, может быть, в далёком будущем, а пока в силе договор о ненападении, можем спать спокойно, трудиться, учиться и наслаждаться мирной жизнью. Так мы и жили. Страна трудилась и укреплялась. Военные шлифовали своё боевое мастерство, нарабатывали тактические схемы ведения боевых действий в современных условиях, получали от промышленности новейшие виды вооружений, испытывали их и готовили персонал для обслуживания. Учёные и конструкторы трудились в лабораториях и КБ, создавая новые типы самолётов, танков, артиллерийских установок. Всё это делалось в атмосфере высокого темпа, поспешности, как будто за нами гналось страшное чудовище, способное растоптать, разорить, уничтожить. Так в сознании людей формировалось убеждение о неизбежности войны. Успокаивало лишь то, что она будет скоротечна и на чужой территории. Так, по крайней мере, нас убеждали. В таком же напряжённом темпе проходила и наша учёба.