Небо над дорогой - [19]

Через пару минут я понял, что что-то идет не так. Я уже заряжал акки здесь, и это выглядело как-то спокойнее. Сейчас башня заметно вибрировала, а стон конструкций стоял такой, как будто вот-вот рванёт. Кристаллы уже были не видны, превратившись в комок трещащих разрядов и фиолетовых микромолний. Даже подойти выключить было страшно — волосы во всех местах стояли дыбом. В протянутую к рычажку руку чувствительно стрельнуло искрой и я, ругаясь, её отдёрнул. Что за фигня?

— Дядя Сергей, идите сюда, скорее! — закричала сверху Настя. — Там тётя что-то странное делает…

«Тётя» сидела там же, где я её оставил, но глаза были закачены, зубы оскалены, руки вытянуты в сторону купола башни, и от них, клянусь, что-то такое туда устремлялось — почти невидимое, прозрачное, как будто лёгкое марево горячего воздуха, сплетённое в тонкий жгут. Мне показалось, что лепестки купола дрожат и вот-вот раскроются, и из-под них прорывается сияние маяка.

— Ты что творишь, сучка крашена? — заорал я и побежал, вытаскивая на ходу пистолет.

Там же основные рычаги не включены, охлаждение не подается — а ну как спалит сейчас эта дура ушельскую технику?

Тётка была в трансе и никак не реагировала. Я приставил к её башке пистолет, но, оглянувшись, увидел смотрящую на меня из дверей Настю. Глаза её были огромными и испуганными. Так что пистолет я убрал, а вместо этого отвесил по толстой жопе мощного футбольного пенделя.

Как будто резиновый мешок с водой пнул. Чёртова шаманка заколыхалась, как медуза в прибое, но главное — прекратила делать то, что она там делала. Рот закрыла, глаза выкатила обратно, руки опустила.

— Ой, бона! Дамажишь, челик! Кринжово! — заблажила тётка непонятное.

— Сейчас ещё не так бона будет!

Вдалеке к нам бежал, наплевав на солидность, цыганский барон.

— А ну, марш отсюда, заливная рыба!

Шаманка, злобно шипя и колыхаясь, поднялась и потрусила прочь, забавно переваливаясь на толстых коротких ножках. Примерился было добавить поджопник для скорости, но вспомнил про Настю и не стал. Непедагогично.

С баро они встретились посреди луга, где она запрыгала перед ним, потрясая руками. Ябедничает. Утопала к табору, а цыган направился ко мне, но я развернулся, ушёл в башню и двери закрыл. Пусть теперь думает, отдам я ему акки или нет. После такой-то подставы.

Акк теперь заряжался штатно. Внизу гудело, потрескивало, постанывало — но сразу чувствовалось, что это нормально.

— Па… Ой, дядя Сергей! А что это она…

— Стоп. Это что за «па» сейчас было?

— Я случайно, оговорилась, я…

— Настя. Иди сюда. Сядь.

Мы сели за стол друг напротив друга. Девочка сложила руки перед собой, как примерная школьница и сделала внимательное лицо.

— Милое дитя, — сказал я серьёзно, — кончай вот эту херню прямо сейчас.

— Но…

— Дослушай. Я тебе не «па» и не «ма». Я тебе никто и звать меня никак. Ты пытаешься мной манипулировать, провоцируя на отцовские чувства — это тупо. У меня уже есть дети. У тебя уже есть один как бы папа. Давай каждый останется при своём. Вернётся твой блудный папаша, сдам тебя ему по описи «девица белобрысая, одна» — и валите себе. Если у него всё получилось, там тебе будет целых три мамы. Придётся три косички заплетать вместо двух.

— Волос не хватит!

— А кому легко? Отрастишь.

Хихикнула, чуть расслабилась.

— Я не специально. Честно.

— Может быть, — согласился я, — но это значит только, что ты не осознаёшь своих мотиваций. Ты растеряна, напугана, вырвана из привычного окружения, не знаешь, что с тобой будет дальше. Ты ищешь защиты, того, за кем можно спрятаться, кто будет заботиться о тебе. Для ребёнка это родитель. Вот ты и пытаешься назначить на вакантное место абы кого.

— Вы — не абы кто, — буркнула она, — но вы правы, я не знаю, что со мной будет. И мне страшно.

— Девочка, да никто этого не знает. Ни один человек на свете понятия не имеет, что с ним будет даже через пять минут. Просто у них обычно нет повода об этом задуматься.

— И как же мне жить?

— День за днём, как все живут. Сейчас будущее кажется тебе беспросветным, но оно просто неизвестное. Оно всегда неизвестное, на самом деле, люди себя обманывают планами и мечтами, а потом жизнь щёлкает их по носу — и вот так. И ещё — ты считаешь себя брошенной, никчёмной, никому не нужной, так? И я сейчас усугубляю это отказом занять отцовскую позицию?

— Да, — сказала она тихо, но твёрдо, — я никому не нужна. И вам не нужна тоже.

— Это неправда, — покачал головой я. — Артём, конечно, балбес, но очень ответственный и искренне к тебе привязался. Не только потому, что ты к нему в башку розовых соплей напустила.

Надулась, губы поджала, слеза блестит. Ничего, иногда полезно послушать правду.

— Он хотел любить кого-нибудь именно как отец. Ты дала ему эту любовь. Для него это важно, и он обязательно за тобой вернётся.

«Если ему не оторвут где-нибудь его дурную башку», — подумал я при этом, но вслух не сказал, конечно.

— Дальше. Я тебе не папа и не хочу им быть. У меня не такое большое сердце, чтобы полюбить всех несчастных детей Мультиверсума. Несчастье — это норма, а не исключение. Но я тебя не брошу, на мороз не выгоню и позабочусь о тебе в меру своих скромных возможностей. Накормлю, помогу, в обиду не дам. Это, ей-богу, максимум того, что один человек может ожидать от другого. Поняла?