Небо начинается с земли. Страницы жизни - [2]

– Космонавтов только не было! – воскликнул как-то юный изобретатель-планерист.

– Ну что ж, – ответил Водопьянов, – и космонавтов пригласим! И пригласил. В незабываемый праздник вылилась встреча купавинских ребят с космонавтом Павлом Поповичем. Радостно водили пионеры по своему музею желанного гостя. Показали лучшие номера самодеятельности, а в заключение исполнили собственную песню:

Наша школа любит Водопьянова –

Дедушку купавинских ребят.

От его вниманья постоянного

Звонче песни юности звонят.

Мы горды его дорогой славною,

Он ее как коммунист прошел.

Ярче, шире небо над Купавною,

Если дружат юность и орел!

Юностью, неутомимым и негасимым трудолюбием пронизана вся жизнь писателя. И для меня, как и для всех, близко знающих Михаила Васильевича, совершенно не удивительно, что он отметил свое семидесятипятилетие выходом сразу новых двух книг. Это тоже подвиг. Подвиг светлой мысли и творчески неувядающего сердца.

Александр Филатов

Иван Николюкин. Полярная шуба Водопьянова

В Купавне

Артачилась вьюга,

На даче его под Москвой,

Куда мы приехали с другом

К нему

Прошлогодней зимой.

Всемирной овеянный славой,

Старик,

Знаменитый как бог,

С улыбкою мудрой, лукавой,

Нас вышел встречать на порог.

Радушный,

Он выпалил сразу,

Смяв кудри седой головы,

Свою удивленную фразу:

– Ах, черти!

Как молоды вы!-

С вершины своей легендарной,

С восьмого десятка годов,

Он молодость козырем главным

Считать в этой жизни готов.

Готов генеральское званье

Отдать за былые года,

Награды свои и признанье,

Но шубу свою – никогда!

Не в ней ли, дубленой,

Машину

Он первый на полюс ведет

И смело сажает на льдину

Оранжевый свои самолет?!

В полярные жуткие ночи,

Когда бесполезен и спирт,

Он шубою этою, впрочем,

Согрет был

И плотно укрыт.

С той шубой и нынче

Он дружит,

С полярной своей,

Потому:

Морозище – только лишь стужа,

А вьюга – лишь вьюжка ему.

Пускай голова побелела,

Но шубу не тронула моль…

Коль Снежная есть королева,

То он ли не Снежный король?!

Право на крылья. Суровое детство

Родился я в 1899 в селе Студенки Липецкого уезда, в бедной крестьянской семье.

Село Студенки ничем не знаменито. До революции среди жителей было девяносто процентов неграмотных. Хотя село расположено вблизи Липецка, никто не ходил ни в городской театр, ни в иллюзион. Занимались хлебопашеством и огородничеством, пили, по праздникам наряжались в пестрые, яркие костюмы.

Когда мне исполнилось семь лет, отец мой задумал переселиться в Сибирь, на новые места. Причиной поездки были раздоры его с отцом, который отписал все свое хозяйство дочери-монашенке.

Помню, как дед мой с материнской стороны рассказывал:

– Вот, Миша, слухай – я тебе расскажу, как отец с дедом жили. Когда отдавали мать за твоего отца, поехали мы двор и все хозяйство осматривать, а там и смотреть нечего. Стоит избенка, покрытая соломой, мы туда и зайти боялись… Зимой дело было, были мы в тулупах, боялись воротниками развалить двери. Свадьбу так и гуляли не у вас, а рядом, у Сосаниных… А теперь, гляди, дед-то богат стал и отца обижает, все отписал твоей матери крестной в монастырь, а ей на что?.. В святые попасть пожелала… Отец твой заработает на пропитание, а как же дядя Ваня? Ведь он не намного больше тебя. Вдруг да умрут дед-то с бабкой, куда он пойдет? Слышал я – его тоже хотят в монастырь отдать. Смехатура…

– А я, дед, не пойду в монастырь. Я в пастухи пойду, – страсть как люблю щелкать кнутом!

– Ну, это, Миша, видно будет.

Отец за тридцать рублей продал мерина, которого получил в приданое за матерью, и купил два билета до Тайшета Иркутской губернии. Раньше туда уехали наши односельчане. Они писали, что прокладывается новая железная дорога и работы много.

Семья наша состояла из четырех человек: отец, мать, я и маленькая сестренка семи месяцев.

Тяжелые вещи сдали в багаж. Получили их через полтора месяца после приезда в Тайшет. Сундук оказался почти пустым – вещи украли.

Поселились мы в бане у одного нашего дальнего родственника – Дубинина, который давно жил в Тайшете и имел свой дом.

Отец начал работать на железной дороге: выгружал из вагонов уголь для паровозов. Работа была сдельная: за двенадцать – тринадцать часов выгонял полтора-два рубля. Зажили ничего, стали покупать к чаю белый хлеб, мясо есть почти каждый день, – не то что в деревне жили. Но не долго наше счастье длилось… Как-то вечером подали к станции два вагона угля. В этот день почти не было подачи, и все рабочие сидели без дела, покуривая за сараем… Вдруг подают два вагона. Начали спорить – кому выгружать? В конце концов уговорились пойти все. Открывают один вагон – что такое? – кирпичный чай. Открывают другой – чесуча… Вагоны по ошибке подали. «Вот это уголь… давай выгружать чесучу домой!»

Отец запротестовал, но его чуть не стукнули лопатой по голове:

– Привяжи язык! Знаешь, что бывает лягавым?

Из всей этой компании лишь отец был самоход, а все остальные переселенцы, не один раз судились и сидели.

Вернувшись домой, отец спросил у Дубинина, что такое «лягавый».

– Это тот, кто выдает товарищей; они таких не любят и при первой же встрече убьют. Уж такое правило: видел, а говори – не видел.

Утром приходит жандарм и говорит отцу: «Собирайся». Пошли.