Небо и земля - [9]

— Брат перевел мне деньги на обучение и на плату за поломки. Я их отработаю. Я буду летать по России и потом верну ему долг.

— Головокружения у вас бывают? Тошноты?

— Головокружения? — покраснев, переспросил Победоносцев. — Нет, у меня никогда их не было. Я поднимался вчера на Эйфелеву башню, переваливался через барьер — и ничего, представьте себе, не почувствовал, ну ровнешенько ничего. («И зачем я говорю неправду? — с огорчением подумал он. — Но ведь он не поможет мне, если признаюсь, что пришлось пережить вчера».)

— Отлично! Хотя, по правде говоря, сам я первый полет не очень хорошо перенес…

Хлынул дождь. Глухо зарычали водосточные трубы. Город сразу стал каким-то зеленым, сквозным, неуловимым в очертаниях.

* * *

Они вышли из автомобиля. Загорский шел впереди. Переулок был узкий, старинный. В третий этаж вела крутая темная лестница. Дверь в контору была открыта. Суетливые люди в коротких узеньких пелеринках, обгоняя Загорского и его спутника, быстро прыгали по ступенькам. За огромным столом, заваленным каталогами фирм и образцами материалов, сидел лысый, скверно выбритый старик в очках.

— Здравствуйте, — сказал Загорский, положив руку на спинку потертого кожаного кресла. — Я к вам по делу. Позвольте вам представить молодого человека, брата моего приятеля.

Победоносцев поклонился. Старик смотрел куда-то в сторону, мимо Победоносцева, словно не замечая его.

— Молодой человек, — повторил Загорский, — хочет учиться в школе Фармана. Денег у него мало.

— Вы не получили еще никаких инструкций из Петербурга? — вспоминая давно прерванный разговор, спросил старик отрывисто и сердито. — Ведь вы сами знаете, что мы ждем ответа со дня на день и уже готовим аэропланы к отправке.

— Пока еще нет, — сказал Загорский, — но молодой человек…

Старик посмотрел, наконец, на Победоносцева, стоявшего возле стола, придвинул к себе чернильницу и начал писать контракт.

«Теперь меня примут в школу, — решил Победоносцев. — Пройдет еще немного дней — и я буду летать на аэропланах, как те люди, портреты которых видел на страницах газет и журналов. Я вернусь в Россию авиатором. Я…»

— Подписывайте контракт! — сказал Загорский. — Завтра же можете ехать в Мурмелон! Если понадобится моя помощь, обращайтесь не стесняясь. В ближайшие дни я, должно быть, уеду в Этамп, но скоро вернусь… Прощайте… Расписание поездов вы найдете на вокзале… Отлично…

Он прищелкнул пальцами и протянул Победоносцеву свою широкую руку. Потом, задержав руку юноши, неожиданно спросил:

— Хотите повидать Блерио?

— Я так был бы рад, — смущенно ответил Победоносцев. — Конечно, если вам не помешаю…

— Что ж, я возьму вас с собой. Как раз сегодня Блерио ждет меня.

Через час Загорский и Победоносцев уже были на заводе Блерио. В просторной комнате сидело четверо русских — механики, направлявшиеся в По. Они не говорили по-французски, вот почему тут присутствовал странного вида человечек в помятом котелке и старомодном пальто с широкими рукавами, бывший одновременно и гидом и переводчиком.

Уже в те дни первых успехов авиации русские люди славились на родине и за границей как самые смелые и решительные летчики. Простые русские мастеровые и спортсмены, веселые и смышленые умельцы, брались за руль и быстро завоевывали славу. В Париже и Большом Мурмелоне, в Будапеште и Ницце много говорили о русских мотористах и пилотах. И здесь, на заводе, знали, что они были разносторонними знатоками механизмов.

* * *

Быстро распахнулась узкая белая дверь. В комнату вошел, почти вбежал усатый человек в высоком крахмальном воротничке. Это был Блерио — летчик, который в прошлом, тысяча девятьсот девятом году перелетел через Ла-Манш.

Победоносцев смотрел на него и, странно, не мог найти ничего необычного, неожиданного, из ряда вон выходящего в облике знаменитого авиатора. На минуту воскресли в памяти легенды о подвигах Блерио. Страшен был случай, когда угрожал пожар. Не растерявшись, Блерио спокойно опустился на поле. Боль от ожогов была ужасна. После этого перелета ему долго пришлось ходить на костылях. С костылями же был совершен и перелет через Ла-Манш.

Впрочем, старший брат Победоносцева говорил, что в описаниях полетов Блерио, появлявшихся на страницах французских газет и иллюстрированных журналов, много было самой обыкновенной рекламы: прославившись как талантливый конструктор и смелый летчик, Блерио нажил деньги и пустил их в оборот. Он стал теперь предпринимателем, главой большой фирмы и нуждался в рекламе, обеспечивавшей сбыт монопланов его конструкции в тех странах Европы, где еще не существовало собственной авиационной промышленности.

— Господин Блерио, — сказал русский механик, — я испытал ваш моноплан и хочу дать вам совет. Улучшить надо машину.

Блерио улыбнулся.

— Советы русских всегда принимаю с удовольствием. У вас есть только один недостаток: слишком большое презрение к опасности.

Глава вторая

Скорый поезд уходил в Реймс. Молчаливые пассажиры читали утренние выпуски газет. Ночью было совершено загадочное убийство в отеле возле Сен-Лазарского вокзала. Газеты помещали портрет консьержки, обнаружившей труп старика. Толстая женщина с крючковатым носом, в белом кружевном чепце стояла у двери, торжественно скрестив руки на груди.