Небо и земля - [286]

Эпилог

В феврале 1944 года, после великой победы под Ленинградом, старые друзья снова услышали мощный голос Тентенникова. Как неожиданно исчез старый друг, так же неожиданно он и вернулся; немало было радостных слез в новой квартире Быковых, на Екатерингофском проспекте, когда волжский богатырь, вышагивая от стены к стене, наполнил высокую комнату со сводчатым потолком раскатом своего хрипловатого баса.

— Нет, ты дай на тебя посмотреть, — восторженно твердил Петр Быков на второй день после возвращения Тентенникова, — со стороны дай взглянуть на бородатого партизанского деда.

Тентенников ходил по комнате, зажав в кулак седую бороду, и подробно рассказывал о пути, пройденном им с северными друзьями по болотам и лесам партизанского края, о боях и засадах, о взорванных поездах и разгромленных фашистских штабах, и за его рассказами, как видение, вставало перед Еленой Ивановной простреливаемое артиллерией капустное поле, по которому она бежала в тот день, когда её спас Тентенников.

Тентенников подошел к окну. В окно был виден только небольшой клочок неба, словно картина в узкой и высокой рамке. Так вот какое оно теперь — небо великого города! Оно было удивительно чистым в тот день — засиневело как-то, в нем были такие нежные, светлые тона, что Тентенников не мог оторвать глаз. Потом вдруг заклубилось облако, будто кто-то дохнул на зеркало и оно запотело, сразу высота замглилась, и светлый простор стал таким близким, что, казалось, стоит только руку протянуть — и до облаков достанешь… Но вот быстро, словно его спустили на парашюте, сквозь тучи пробилось солнце, и снова далеким-далеким стало февральское небо.

— А я всегда верила в твое возвращение, — сказала Елена Ивановна, внимательно наблюдая за Тентенниковым, — седая борода старила его, и он стал сильно сутулиться. — После той встречи, у Больших Колпанов, ты непрестанно мне вспоминался, и каждый раз, когда дребезжал на парадной звонок и приносили почту, я ждала, что и от тебя придет весточка.

— Не знал я, куда писать, да и не до того было, по правде…

Еще вчера вечером, когда неожиданно появился в квартире Тентенников, обо всем переговорили, но и сегодня хотелось слушать его рассказы, — за два с половиной года партизанских скитаний увидел он много необычайного и удивительного.

— Не чаял я стать партизанским батькой, — усмехаясь, говорил Тентенников, — ну, никак не чаял последнюю в своей жизни войну провести не в небе, а на земле.

— Но теперь-то о том не жалеешь?

— Разве о таком можно жалеть? Да ведь нет нынче ни одной деревеньки в новгородских лесах и болотах, где не вспомнили бы обо мне.

— А дальше что думаешь делать?

— Дальше? Дальше думаю вместе с тобой свой век дожить…

— Тогда отдохнешь немного — и в Москву на завод. От Свияженинова уже не один запрос приходил, будем работать над реактивными двигателями.

— А помнишь, мальчик уходил с тобою, когда мы встретились в Больших Колпанах? — подходя к Лене, спросил Тентенников. — Очень занятный мальчишка. Он мне помог на первых порах скитаний по тылам. Я еще тогда расчувствовался и просил тебя взять его в дом; если спасетесь. Даже усыновить хотел…

— Ничего о нем не знаю. Я сама тогда немало слез пролила из-за него. Как начали мы перебежку по капустному полю, я его видела, — а потом потеряла.

— И не искала?

— Разведчики, которые меня первыми встретили, ходили на розыски, но не нашли. Они говорили, будто он вышел в соседнюю часть и оттуда его направили в Ленинград, но ведь адреса-то нашего он не знал. Я даже не уверена, что и фамилию твою он запомнил.

— Так, так, — вздохнул Тентенников. — Жалко… Но почему же наши так запаздывают? Ведь Ваня с Уленковым хотели приехать домой к десяти утра, но, смотри, уже первый час, а их нет.

— Задержались, наверно, в части. Ведь они сразу же перебазировались, стоят теперь где-то за Гатчиной, — сказал Быков, — а километров сорок на машине сейчас трудно проехать, — дорога-то еще разбита, небось…

Елена Ивановна штопала носок и, не прислушиваясь больше к разговору мужчин, думала о предстоящем возвращении в Москву, о знакомом враче, специалисте по сердечным болезням, к которому нужно сводить мужа, — за последнее время у него сердце не в порядке, сильная одышка, в пятый этаж он уж не может легко подняться, останавливается на площадках и отдыхает… И трех лет не прошло с того дня, когда приехали они веселой, дружной семьей в старую квартиру на Подьяческой, а сколько было пережито с той поры! Вот снова собрались они вместе, и — в который раз уже — кажется ей, что больше не будет разлуки, ведь и конец войны уже не за горами… И в ту же минуту почувствовала она, как несбыточна мечта о покое, да и кто из них захотел бы покоя?.. И она сама отказалась бы от спокойной, безмятежной жизни, если бы ей вдруг предложили такую…

Постепенно входит в берега быт. Софья Гавриловна, выздоровев после ранения, уже переехала на новую квартиру. Женя собирается в Ленинград, и ждать её с дочерью нужно со дня на день…

В дверь постучали, вошли Ваня Быков и Уленков, румяные с мороза, веселые, и сразу шумно и молодо стало в комнате.

— А мы вас уже заждались, — сказала Елена Ивановна. — Я думала, и вовсе не придете сегодня…