Небесный скиталец - [2]

Из переговорной трубы доносилось жестяное бормотание — капитан в командной рубке совещался с офицерами.

— Его нет в полетном листе, — услышал я слова мистера Торби, штурмана.

Каждый воздушный корабль должен перед отправлением зарегистрировать план полета. Если корабля нет в полетном листе, значит, он или нарушитель, или по какой-то причине отклонился от курса.

— Вам что-нибудь говорит о присутствии пилота, мистер Круз? — спросил капитан.

— Нет, сэр.

— Мы попробуем вызвать его по рации.

Я ждал. Ветер был совсем слабый, и аэростат практически не двигался. Мы быстро сближались. Было что-то жуткое в нем, темном и вялом, болтающемся в небе, точно покойник. Несколько мгновений спустя в трубе опять зазвучал голос капитана:

— Нам не удается связаться со «Стойкостью», мистер Круз. Никаких признаков жизни?

— Никаких, сэр.

Пятки мои слегка отяжелели, и я понял, что мы поднимаемся, — «Аврора» легонько задрала нос в небо и движется навстречу «Стойкости». Я потерял из виду гондолу, а в следующее мгновение мог видеть только самую верхушку аэростата, к которому капитан подводил наш корабль. Через помост марсовой площадки я ощущал, как замедляется пульс «Авроры», когда пропеллеры начали сбавлять обороты.

Когда долго побудешь наверху, начинаешь чувствовать каждое движение корабля кожей и мышцами, словно стал с ним одним целым.

Я услышал, как капитан кричит в мегафон из окна командной рубки:

— «Стойкость», это «Аврора»! Пожалуйста, ответьте, — снова и снова.

Если бы пилот спал, это должно было бы разбудить его, но после минуты-другой безуспешных попыток капитан сдался. В переговорную трубу я услышал, как он говорит рулевому:

— Поворачивайте, мистер Кахло, подойдем как можно ближе и попытаемся поднять гондолу на борт. Похоже, там раненые или корабль покинут — в любом случае «Стойкость» терпит бедствие. Мы не можем оставить его дрейфовать посреди трассы полетов, точно бродягу.

Поднять на борт? Проделать такое — просто подвиг. Спасение в воздухе требует высочайшего мастерства. Но Закон Воздушных Трасс требует оказывать помощь другому судну, терпящему бедствие.

Я услышал шаги по трапу. Моя вахта закончилась, и меня шел сменить Питер Риддихофф, третий помощник, еще достаточно молодой, чтобы нести вахту в «вороньем гнезде».

— Круз.

— Мистер Риддихофф.

Я кратко сообщил ему о воздушном шаре и протянул бинокль.

— Теперь он на «трех часах», — показал я. — Видна его верхушка. Мы подходим к нему.

— Вот уж странное занятие — болтаться над Тихим океаном на мешке с горячим воздухом.

Я лишь покачал головой. Вообще казалось безумием отдаться на волю ветров, не имея никаких других двигателей. Надеюсь, никто не пострадал.

Я двинулся по трапу сквозь переплетения алюмироновых балок и оттяжек, обеспечивавших жесткость корпуса «Авроры». По одну сторону нависала стенка огромного газового элемента, одного из тех, благодаря которым мы держимся в воздухе. Ткань, из которой он был изготовлен, — удивительная штука, называемая пленочной оболочкой, — искрилась и легонько шуршала, когда я шел мимо, будто что-то живое и дышащее. Воздух был насыщен слабым ароматом спелого манго — запах гидрия, запертого в газовом отсеке.

Я спрыгнул на мостик, проложенный вдоль киля. Главная, так сказать, транспортная артерия, он проходил по всему кораблю — от командной рубки, офицерских кают и роскошных пассажирских палуб, размещавшихся в носовой части, и до грузовых отсеков и кают экипажа на корме. Обычно после вахты я отправлялся спать в свою каюту, но сейчас мне было не до этого. Я почувствовал, как корабль поворачивает, и понял, что мы сейчас будем пытаться поймать аэростат.

Мистер Кахло и два машиниста торопливо прошли на корму, к грузовому отсеку, и я пристроился позади них. Мне хотелось посмотреть, как это будет. Кроме того, им может понадобиться лишняя пара рук. Отсек был заставлен доверху деревянными ящиками, пароходными кофрами и всяким нестандартным багажом, но узкий проход, будто каньон, шел через него и наконец вывел нас на просторную свободную площадку возле загрузочного люка в корпусе корабля.

Там уже было несколько штурманов и старший помощник, Пол Райдо, разговаривавший по судовому телефону, наверняка с капитаном. Он скользнул по мне взглядом и, похоже, остался недоволен. Мистер Райдо — отличный пилот, все это говорят, но команда не любит его, не то что капитана Уолкена. У него длинное бледное лицо, водянисто-голубые глаза и красный нос, вечно заложенный, и кажется, что он всегда с трудом удерживается от раздраженного вздоха. И у вас возникает ощущение, что мистеру Райдо нет особого дела до матросов — а уж до юнги вроде меня и подавно.

— Разве вы не сменились с вахты, Круз? — спросил он меня, зная, что да, сменился.

— Да, сэр, но прошу разрешения остаться и помочь, если потребуется.

Он вздохнул:

— Хорошо, но пристегните ремень безопасности и держитесь подальше. Мы с минуты на минуту откроем грузовой люк.

Все вокруг уже успели пристегнуться. Я снял с крючка на стене кожаную сбрую и ступил в нее. Она плотно обхватила ноги и грудь, а длинная стропа от нее крепилась к кольцу, вделанному в стену. Мистер Райдо кивнул, и двое матросов начали открывать люк. Я непроизвольно расставил ноги пошире, чтобы не потерять равновесия. Когда он откроется, ветер — даже такой слабый, как сегодня, — яростно ворвется внутрь и обрушится на нас.