Небесные девушки - [6]

Я одобряла ее поведение, но человек явно ее не слушал. Он сделал несколько отметок карандашом на одном клочке бумаги и нахмурился. Потом он осмотрел нас, сделал еще несколько отметок и опять нахмурился. Бедный малыш. Казалось, ему приходится решать такие сложные задачи. А мы все были здесь, три совершенно очаровательные девушки плюс восхитительный корабль грез из Италии плюс я; а он обращался с нами, как если бы мы были многочисленными тюками хлопка, наполненными личинками долгоносика. Тогда впервые я поняла, какие требования предъявлял авиабизнес к своим любимцам.

Наконец он сказал:

— О'кей. Вы можете подняться в самолет. Стюардессы займутся вами. Идите к грузовому трапу на корме. — Это звучало так, как будто он в отчаянии сдался на нашу милость.

— А где корма? — спросила Аннетт.

— В хвосте, — безнадежно ответил он, — Господи, неужели вы не знаете, где корма?

— Если бы она знала, то не спрашивала, — возразила Альма. — И вы будьте, пожалуйста, повежливее, сэр, а то я сообщу о вас мистеру Бенджамину.

Это, похоже, ошеломило его; и когда мы проходили через ворота номер двенадцать, я спросила:

— Эй, а кто такой мистер Бенджамин?

— Очень полезный человек, — ответила она. — Большая шишка. Очень важный. — Потом она улыбнулась. — Но это всего лишь призрак. Я придумываю его, в своем воображении. Пугает любого, очень сильно. Я им говорю «мистер Бенджамин», и они вскакивают.

Я никогда не задумывалась над этим. Ловко! Она определенно соображает. Она должна запатентовать эту идею. Каждому пригодится широкая спина мистера Бенджамина для преодоления жизненных преград.

Я начала терять голову по мере того, как мы приближались к большому «Боингу». Он выглядел таким величественным, таким терпеливым, ожидая нас. Его крылья простирались назад, его турбины устремлялись вперед, хвост, высокий и острый, направлен в холодное небо. Похоже на гигантскую дикую орхидею, подумала я, или на огромную белую рыбу, проткнутую огромным белым бумерангом, или, еще более забавно, на арабского скакуна (мой красавец, мой красивый) в колоссальном масштабе; и мне захотелось дотянуться и похлопать его по носу от чистой любви, поднявшейся в моей душе. Я люблю самолеты и всегда буду любить их, и когда нахожусь возле какого-нибудь самолета — просто таю.

Мэри Рут Джурдженс и Аннетт первыми поднялись по трапу, за ними Альма, потом Донна и я. На верху трапа другой маленький беспокойный человек в плаще проверил наши билеты и молча позволил нам пройти. Стюардесса ждала нас у двери кабины, и от одного ее взгляда я почувствовала себя так, будто попала сюда прямо с панели. Это был досадный и унизительный момент. До сих пор я была вполне собой довольна, непроизвольно вспыхнув, лишь когда меня подцепили те два морских пехотинца. А здесь передо мной предстало живое доказательство того, что я пока еще всего-навсего бродяжка из Гринич-Вилиджа. Ее красновато-коричневая форма была безукоризненной, волосы под симпатичной шапочкой — безупречны, она была изумительно сложена, ее руки вызывали восхищение, она была четкой и блестящей, как только что отчеканенный серебряный доллар.

— Привет, девочки, — сказала она Донне и мне. — Добро пожаловать на борт самолета.

— Привет, — отозвались мы.

Пришел ее черед проверить наши конверты с билетами.

— О'кей, — сказала она и отдала их нам. Потом шепнула: — У вас двоих места в первом классе, пройдите вперед.

— Правда? — удивилась я. — А. у других?

— Они в пассажирском салоне. Мы должны разместить вас, как можем.

Она жестом пригласила нас в кабину. Другая стюардесса кивнула нам, чтобы мы двигались по проходу.

— Так и идите, девочки, — сказала она, и мы шли и шли вперед, и казалось, это самый долгий путь в моей жизни. Я слышала, как Альма хрипло позвала: «Кэрол!», но ответить не могла. Мои глаза видели только перспективу салона, и она представлялась бесконечной, бесконечной, теряясь в лазурной голубизне и нежной белизне. Третья стюардесса взяла заботу о нас, когда мы прошли первую милю, затем четвертая стюардесса показала наши места, и я оказалась рядом с мужчиной в легком сером костюме. У него был светло-голубой галстук, и он соответствовал цветовой гамме самолета. Я была довольна. Слава Богу.

Прежде чем мы начали двигаться, было, много болтовни, которую я слушала с интересом. Одна из стюардесс произнесла очаровательную речь по радио, приветствуя нас на борту реактивного лайнера «Боинг-707», принадлежащего «Магне интернэшнл эйрлайнз». Она представила другую стюардессу, потом себя; восхитительно рассказала много нового и интересного об особенностях нашего самолета; затем говорила со всеми подробностями о кислороде. Я никогда раньше не придавала значения этому вопросу.

— А, кислород! — сказал сидящий рядом мужчина.

— Простите, сэр?

— Это для операций, — сказал он.

У него был довольно скрипучий, грубый голос, и я не знала, правильно ли я все расслышала. Я посмотрела на него, а он — на меня, поймал мой взгляд и опять отвернулся. Но мне показалось, что я кое-что уловила. У него было худое, вытянутое и аскетическое лицо, очень подвижное. Я перевела взгляд на его руки. Пальцы были длинные и тонкие. Он — хирург, решила я, именно так. Кто, как не хирург, мог говорить о кислороде для операций?