Небесное притяжение - [9]

Каждый предмет оценивался определенным количеством очков, с учетом степени трудности. Если студент набирал к концу учебного года около 80 очков — переходной балл, его переводили на следующий курс.

Надо ли говорить, что такая система требовала от студентов собранности, самодисциплины, умения работать самостоятельно. Увы, не все справлялись с этими задачами, постепенно превращаясь в неисправимых «хвостистов». Ради справедливости следует заметить: в 1922 году «вольница» кончилась, был введен строгий учет успеваемости, сдавать экзамены полагалось без опережения графика, но и без опоздания, иначе грозило исключение.

Среди читавших лекции на механическом факультете, который был ведущим в институте, Мясищев особо выделил для себя пятерых. Ученый широкого профиля, всесторонне образованный Борис Михайлович Ашурков. Глубоко мыслящий Борис Николаевич Юрьев. Борис Сергеевич Стечкин и Владимир Петрович Ветчинкин, оригинально строившие беседы со студентами, особенно ценившие самостоятельность мышления, дух, а не букву знаний. Умный, с хитринкой, деятельный, не отгораживающий себя от молодежи барьером недосягаемости Андрей Николаевич Туполев — любимый ученик Н.Е. Жуковского, один из создателей ЦАГИ.

Последние трое называли друг друга по фамилиям, как было принято в ту пору, или — без особых церемоний — просто по имени — Боря, Володя, Андрей. Это не удивляло Мясищева. Он знал — этих людей объединила пламенная страсть к авиации. А толчок ей дал еще в 1905 году Николай Егорович Жуковский, который взял под свое крыло первый в России студенческий научный воздухоплавательный кружок.

Тень Жуковского незримо витала в аудиториях и лабораториях МВТУ. О нем говорили, на его выводы ссылались в лекциях. О чем бы ни шла речь на занятиях по теоретическим основам воздухоплавания, динамике полета или гидродинамике, имя Николая Егоровича упоминалось с любовью.

Мясищев присутствовал на похоронах Николая Егоровича в марте двадцать первого года. День выдался на удивление ясным. Теплый южный ветер прочищал легкие, будоражил напоминанием о скорой весне. Набухший влагой, с серыми оспинами снег медленно подтаивал, образуя мелкие лужицы.

За гробом шла несметная толпа — профессора в высоких меховых шапках, студенты в старорежимных черных шинелях с голубым кантом и петлицами, на которых поблескивали молоточки, новое пополнение училища в пролетарской одежде. Гроб установили на фюзеляже самолета. Донское кладбище не смогло вместить всех пришедших проститься с Жуковским. Могилу Николаю Егоровичу вырыли рядом с могилой горячо любимой дочери Елены, умершей от туберкулеза несколькими месяцами раньше.

Ученик и друг Жуковского Сергей Алексеевич Чаплыгин сказал надолго запомнившиеся Мясищеву слова: «В своей светлой и могучей личности он объединял и высшие математические знания, и инженерные науки. Он был лучшим соединением науки и техники, он был почти университетом. При своем ясном, удивительно прозрачном уме он умел иногда двумя-тремя словами, одним росчерком пера разрешить и внести такой свет в темные, казалось бы, прямо безнадежные вопросы, что после его слова все становилось выпуклым и ясным…»

Человек меняется всю жизнь. В сорок лет он не таков, как в двадцать, а под старость разительно отличается от себя сорокалетнего. Таков непреложный закон развития. «Человек должен, обязан меняться!» — восклицал Достоевский. И однако стержень всегда остается в нем неизменный, как ствол дерева, только кора на нем дубеет, сжимается, темнеет с течением лет под воздействием всяческих бурь.

Сокурсники Владимира Михайловича по МВТУ, друзья и знакомые его студенческих лет — те, кого удалось найти в добром здравии (всем уже за восемьдесят), — говорили о студенте Мясищеве примерно теми же словами, как характеризовали его бывшие коллеги, имея в виду более поздние периоды, скажем, военный, или время, когда он строил стратегические бомбардировщики.

«Твердый, целеустремленный, по сути завершенный характер, волевая натура» — Ю. Н. Ляндон.

«Скромно, но всегда чисто и аккуратно одетый, собранный, подтянутый, серьезный» — В. А. Кривякин,

«Очень выдержанный, спокойный, довольно замкнутый» — С. М. Меерсон.

Не правда ли, аттестации больше подходят человеку зрелому, во всеоружии жизненного опыта? А тут — юноша, по сути, только начавший познавать диалектику отношений. Тем не менее сомневаться в верности оценок не приходится. В них — настоящий Мясищсв.

«Что ж, выходит, он не менялся? — спросят иные читатели. — Сразу стал взрослым, серьезным, обрел чувство ответственности?» Нет, менялся: как и все, учился на ошибках, переживал промахи, потери, но все это не сопровождалось резкой, с болезненным хрустом, ломкой привычных, свойственных именно ему понятий и взглядов. Все шло плавно, внешне, быть может, мало заметно даже близкому окружению. В жизнь он, почти ровесник века, вступил готовым к борьбе. Он мог и проиграть, и выиграть — многое зависело от обстоятельств, каким боком повернутся, — но вступал в борьбу, уже выработав твердый характер.

В подробной автобиографии, написанной в семидесятые годы, Владимир Михайлович так упомянул МВТУ: «Когда учился, все время работал, сначала как педагог, а затем конструктором».