Небеса нашей нежности - [100]

– Моя mae еще кого-то забыла? – спросила Ана Каролина.

– Нет-нет. Она разослала приглашения всем, кто был в моем списке, и, насколько мне известно, все придут. Их просто слишком мало. У меня же нет братьев и сестер, у родителей их тоже не было, а дедушка с бабушкой давно умерли. Иногда я завидую тому, что у тебя такая большая семья.

– Собственно, с родителями живу только я. Остальные редко с ними видятся.

– Да.

– Ага.

Повисло неловкое молчание. Было ясно, что главное так и не сказано.

– Энрике? – нарушила тишину Ана Каролина.

– Да, родная?

– Скажи, почему ты позвал меня на эту прогулку? Для этого была какая-то особая причина? То есть, может быть, ты хотел бы обсудить со мной что-то кроме погоды и списка гостей?

– Нет. Я хотел вытащить тебя из дома – ты же сама говоришь, у вас там сейчас проходной двор. Насладиться солнышком. – Заметив, как Ана Каролина возвела глаза к небу, он тихонько добавил: – Прости.

– А вот мне нужно с тобой кое-что обсудить. – Торопясь, пока решимость не оставила ее, Ана Каролина выпалила: – Тебе известно заведение под названием «Касабланка»?

Она сама удивилась тому, как спокойно прозвучал ее голос, хотя девушка уже была готова разрыдаться.

Едва услышав эти слова, Энрике побледнел. Он во всех подробностях вспомнил те ужасные события, за которые и он нес ответственность.

«Господи, смилуйся!» – подумал он.

– Да, а что?

– Ты был там недавно? В гримерке одной певицы? Вместе с другими мужчинами?

– Ана Каролина, я невиновен! – сорвалось с его губ. – Ты должна мне поверить, я не притрагивался к той девушке!

– Я тебе верю.

Энрике потрясенно уставился на нее.

– Правда?

– Да, родной. – Это нежное обращение звучало в ее устах как оскорбление. Чем дольше она смотрела на Энрике, тем больше презирала его. – Но ты присутствовал при этом, правда? Ты стоял и смотрел. Может быть, тебе это даже доставляло удовольствие, возбуждало?

– Как ты можешь… – простонал Энрике.

– Нет, как ты можешь?! – заорала она.

Прохожие удивленно оглянулись. Ана Каролина и Энрике сидели на лавочке посреди ухоженной зелени площади Праса-да-Република, и этот крик казался неуместным в тиши рядом с прудом, детишками и стариками, кормящими голубей.

– Но…

– Никаких «но»! – перебила его Ана Каролина. – Ты ничего не предпринял. Ты позволил этим преступникам совершить такое! Ты струсил!

– Да, – признал он, понурившись.

А потом закрыл лицо руками и заплакал.

Наверное, даже хорошо, что ей стало известно обо всем. Энрике не смог бы жить с угрызениями совести.

– Откуда ты узнала? – спросил он.

– А это имеет значение? Ты ведь ревешь тут не потому, что тебе стыдно, а потому, что тебя раскрыли.

– Нет! – воскликнул он. – Это не так. Я чувствую себя ужасно, поверь мне. Я знаю, что должен был что-то предпринять. Но в той ситуации… мне показалось, что действовать невозможно. Он же мой заказчик.

– Кто? – потрясенно спросила Ана Каролина. – Пассос?

Энрике кивнул.

– О боже, это отвратительно! Бедная, бедная девушка.

– Ты с ней знакома? Это она тебе рассказала?

– Нет, лично не знакома. Но ее отца я знаю. Он всегда говорил, что приходится племянником моей матери, но я считаю это какой-то шуткой.

– Так значит… – испуганно протянул Энрике.

– Именно. Он обо всем рассказал донье Виктории.

Ана Каролина с презрением увидела, как передернулось его лицо. Ему и так было стыдно, что об этой истории узнала его невеста. А теперь выяснилось, что все знает и его будущая свекровь.

– Не бойся, она умеет хранить секреты.

Виктория раздумывала над тем, как использовать полученную информацию, – если это вообще следует делать. Этот мерзавец Пассос уже давно раздражал ее, а теперь ей представилась возможность разделаться с этим преступником.

Она понимала, что в это время свой день рождения мог праздновать только Пассос. К тому же именно он любил окружать себя своими подчиненными. Виктории не нравилась мысль о том, чтобы наживаться на горе девочки. К тому же у нее не было никаких доказательств, кроме показаний отца жертвы. Наверное, девушка осознанно приняла решение о том, чтобы не обращаться в полицию. Похоже, она понимала общественные отношения черных и белых лучше, чем ее отец. Темнокожую девицу, еще и певичку, обвинят в распутстве, и не найдется ни одного судьи в стране, который отнесется к ней с сочувствием.

С точки зрения Виктории, в случившемся был виноват и Фелипе да Сильва (ее злило то, что он носил ее девичью фамилию, но, поскольку его отец принадлежал ее отцу, это не было редкостью): и как только он мог позволить дочери стать певицей? Какая безответственность! Ясно же, что ни к чему хорошему такой образ жизни не приведет. И неужели у него нет жены, поразумнее мужа и дочери, которая позаботилась бы о том, чтобы девчонка держалась рамок приличий? У девушек из трущоб не было шансов выжить без того, чтобы не заниматься проституцией или не выступать в кабаре – да и по сути это ведь одно и то же, не так ли? Родители таких девушек спивались или не могли управиться с оравой детишек, и поэтому они были не способны уберечь свое чадо от беды. Но Фелипе да Сильва? Он был образованным, успешным и обеспеченным человеком. Он определенно мог дать детям хорошее образование, мог о них позаботиться. Так почему же дочь такого человека покатилась по наклонной? Викторию поразила мысль о том, что и с Аной Каролиной могло произойти то же самое. Она почти позабыла о том постыдном случае, когда ее дочь устроилась в казино гардеробщицей. Едва ли это лучше, чем выступать там на сцене или сидеть за пианино. Мужчины считали, что можно таращиться на нее.