Неандерталец. В поисках исчезнувших геномов - [85]

и, похоже, был не против поработать с ними когда-нибудь после. Споры разгорались, спорили в кафе, в лаборатории, за рабочими столами. Я пригласил Кристиана Кильгера и юриста по патентам из Общества Макса Планка, чтобы они разъяснили, что такое патент и как он работает. Они разложили все по полочкам, особо подчеркнув, что патент наложит ограничения только на коммерческое использование неандертальского генома — и то только в случае конкретной задачи тестирования генетического наследия — и что он ни в коей мере не ограничит научного использования наших открытий. Все это ни на йоту не изменило ничьих мнений и не снизило градус эмоционального накала.

Меньше всего мне нужны были раздоры в группе. Чего мне бы не хотелось, так это давить авторитетом для протаскивания собственного мнения против желания убежденного меньшинства. До публикации нам предстояло много работы, и сплоченность в группе была необходима. В результате через две недели после начала споров я объявил на очередном пятничном собрании, что принял решение оставить идею патента. Я получил от Кристиана электронное письмо, заканчивавшееся словами: “Какая возможность упущена!” Мне и самому было жаль. Такая прекрасная возможность поднимать деньги на будущие исследования и регулировать использование наших открытий в коммерческих целях. На самом деле, пока я это все пишу, компания 23andMe уже начала предлагать на рынок услуг тестирование генов на наличие неандертальских компонентов. Да и другие компании, без сомнений, вскоре к ней присоединятся. Но наш проект двигала вперед сплоченность всех членов группы. Именно она являлась нашим главным капиталом, и рисковать ею было нельзя.

Глава 20 Человеческая суть?

Замечательное место — наш институт в Лейпциге. Там все занимаются более или менее одним вопросом: что значит “быть человеком”? Но при этом все исследования ориентированы на материальные, фактологические данные, на экспериментальную работу. Одно из интереснейших направлений, которое поддерживается у нас в институте, возглавляет Майк Томаселло, директор отделения сравнительной и возрастной психологии. Его группа изучает, как различается формирование когнитивных функций у человека и человекообразных обезьян.

У него в группе для оценки когнитивных различий обезьянам и детям предлагаются сходные тесты на “сообразительность”. Особенно интересно, как детки и обезьянки вовлекают взрослого наблюдателя в свои планы по добыванию конфетки или игрушки с помощью хитроумных конструкций. Как показывают исследования Майка, до десяти месяцев между человеческими и обезьяньими малышами когнитивных различий практически не обнаруживается. Но зато после года дети начинают делать нечто, чего обезьянки не делают никогда. Они начинают привлекать внимание к предметам, которые их интересуют, показывать на них. Более того, после года большинству детишек это действие, показывать на предметы, кажется чрезвычайно занимательным. Они показывают на лампу, цветок, кошку не потому, что хотят этим объектом завладеть, а просто потому, что забавно привлекать к ним внимание мамы, папы или кого бы то ни было. Им ужасно нравится само по себе привлечение внимания другого человека. По-видимому, около года ребенок начинает открывать для себя, что у других людей, как и у него, имеются интересы и свой взгляд на мир, и пытается научиться управлять вниманием других людей.

Майк предполагает, что побуждение управлять вниманием других людей появляется у ребенка раньше других уникальных для человека когнитивных свойств^[62]. Это свойство с определенностью указывает, что у ребенка началось становление модели психического состояния, как выражаются психологи, то есть у него формируется представление, что другой человек воспринимает мир по-своему. В принципе нетрудно понять, как из способности встать на место другого и управлять его вниманием и интересом могла развиться, колоссально расширившись, человеческая предрасположенность к социальной активности, к манипулированию, к политике, к совместной деятельности и отсюда к сложно устроенным обществам. По-моему, Майк и его группа нащупали здесь некое основополагающее различие, благодаря которому мы пошли совсем иным историческим путем, нежели человекоообразные обезьяны и многие вымершие виды людей, в том числе и неандертальцы.

Еще одно отличительное качество, которое особенно выделял Майк, — это способность к имитации у детей. Они гораздо более склонны повторять за родителями или другими взрослыми, чем обезьяньи малыши. Другими словами, дети “обезьянничают” гораздо больше самих обезьян. А взрослые, в свою очередь, поправляют и меняют поведение своих малышей гораздо больше, чем обезьяньи родители. Во многих обществах такое поведение во многом зарегулировано, это то, что мы называем наставничеством, обучением. На самом деле большая часть общения взрослых с детьми в явной или неявной форме посвящена именно обучению. А общественные институты, взявшие под контроль эту способность, мы знаем как школы или университеты. У обезьян, напротив, наставничество практически не наблюдается. Меня просто восхищает, что наша способность легко обучаться от других начинается с совместного, разделенного с кем-то внимания и на первых порах проявляется, когда малыш просто показывает папе лампу, заставляя его посмотреть на нее.