Не зови меня больше в Рим - [8]

Маркос тем не менее словно не обратил никакого внимания на мою реплику.

– Да, тогда я был женат на Сильвии, но вряд ли это освежит мою память – мы с ней никогда не обсуждали газетные новости.

– Это дело велось по-тихому, – пояснил Гарсон.

– К тому же, насколько мне известно, в те времена газеты еще не проявляли столь нездорового интереса к подобным вещам, – вставила я.

И тут мне показалось, что настал вполне подходящий момент, чтобы завершить посиделки.

– Ну, бог с ним, с этим делом. А вы не думаете, что пора бы уже и ко сну готовиться? Завтра всем рано вставать.

– Не беспокойся, Маркос, я не такой скрытный, как твоя жена. Если тебе интересно, чем мы заняты, непременно сообщу, когда появятся какие-нибудь новости.

Я почувствовала, как лицо мое сделалось пунцовым от внезапной вспышки гнева.

– А вот как раз этого вы и не сделаете! Нынешнее наше дело требует такой же конфиденциальности, как и любое другое. И вообще, вам пора отправляться домой, завтра ровно в восемь я буду ждать вас в комиссариате.

– Будет исполнено! – выпалил Гарсон с веселой улыбкой и продолжал шутить, пока Маркос провожал его до двери.

Вернувшись, Маркос повел себя именно так, как я и ожидала, – стал выговаривать мне за мое поведение:

– Ну как ты могла так грубо обойтись с бедным Гарсоном?

– Мы с бедным Гарсоном отлично знаем друг друга, и каждый из нас понимает, где пролегает граница, которую лучше не переступать.

Маркос продолжал ворчать, пока мы не погасили свет. Но этот эпизод только укрепил меня в мысли, что я была права, желая, чтобы две сферы моей жизни, служебная и домашняя, как можно меньше соприкасались. И еще я убедилась, что это вновь открытое дело может быть для кого-то куда интересней, чем только что совершенные преступления.

Глава 2

Судья назначил мне встречу у себя в кабинете в девять утра. Признаюсь, мне хотелось познакомиться с человеком, который при таком наплыве срочных дел, ожидавших суда, – а все дела здесь срочные, – дал убедить себя и возобновил расследование столь давнего убийства. Интуиция, а может, и предрассудки, от которых никто из нас не свободен, нарисовала в моем воображении образ судьи-энтузиаста, из тех, что, несмотря на многолетнюю службу, продолжают относиться к Закону как к пылающему факелу, всегда готовому высветить истину. Но моя интуиция (как порой случается) и мои предрассудки (как случается всегда) были решительно посрамлены, когда я увидела судью. У Хуана Муро был усталый вид, он сидел передо мной в философской задумчивости, ничего общего не имевшей ни с энтузиазмом, ни с несокрушимой жизненной энергией. Он сдержанно поздоровался и положил перед собой том с делом Сигуана.

– Хотите кофе, инспектор Деликадо? – совершенно неожиданно предложил он.

– Нет, благодарю, я успела позавтракать.

– Вот и славно, а то кофе из наших автоматов никуда не годится, хотя я, несмотря на это, частенько его пью. А в вашем комиссариате кофе хороший?

– Какой там хороший! Мы все бегаем пить кофе в какой-нибудь бар.

Он улыбнулся и, кажется, в первый раз посмотрел на меня. Потом надел очки тем жестом, каким может надеть их только судья, и принялся перелистывать – то вперед, то назад – лежавшее перед ним дело. При этом он чуть слышно что-то бормотал – какие-то совершенно бессмысленные слова: “Ну что ж, поглядим… Это сюда… В первую очередь это…” Вдруг он вперил в меня взгляд поверх очков.

– Вы знаете, инспектор, на каком основании обычно вновь открывают дело?

– Есть у меня, конечно, некоторые представления, хотя, честно признаюсь, подобными расследованиями сама я никогда не занималась.

– И я тоже. Хотя уже тысячу лет сижу в судейском кресле, мне впервые довелось возобновить производство по делу. А что до причин, то вы и сами можете их вообразить: какой-нибудь полицейский вдруг обнаружил недоработки в первом расследовании, какой-нибудь родственник так и не согласился с результатами расследования, общественное мнение… коль скоро, конечно, оно решает вмешаться. Так вот, во всех перечисленных случаях имеется нечто общее – давление на судью. Полицейский давит, семья давит, журналисты давят, как и общественность… Все они давят на бедного несчастного судью, требуя, чтобы он возобновил производство по делу. Но на сей раз вдова явилась передо мной скорее в облике кающейся грешницы, нежели истицы. Сейчас объясню: она пришла ко мне на прием и скорбно призналась, что так и не смогла примириться с результатами расследования убийства ее супруга. И, несмотря на это, все прошедшие годы вела себя пассивно и, скажем так, покорно-безропотно. Теперь, когда минуло пять лет, она поняла, что, если бы с самого начала действовала понапористей, дело могло бы сдвинуться с мертвой точки. Она чувствует свою вину, но, вместо того чтобы молиться ночи напролет или посещать психиатра, который поможет ей избавиться от навязчивых мыслей, явилась ко мне. Вы скажете, что с профессиональной точки зрения такие мотивы не выглядят достаточно убедительными и не могут оправдать мое решение, и, пожалуй, будете правы. Но то, как вдова изложила свою просьбу – спокойно, ни на что не претендуя, – пробудило во мне интерес. Я выслушал ее, снова как следует изучил дело и полицейские отчеты и понял: что-то здесь не стыкуется. Почему Абелардо Киньонес, который, по сути, ненамеренно убил Сигуана, через несколько месяцев сам получает пулю в голову? Почему полиция приходит к заключению – которое, кстати, вполне ее удовлетворило, – что это второе убийство никак не связано с первым? На мой взгляд, слишком много случайностей, даже с учетом того, что Киньонес вращался в преступной среде. И вот еще что: почему его подружка Джульетта так настаивала на том, что Сигуана убил некий незнакомый ей итальянец? Помню, как я допрашивал ее уже в тюрьме, через несколько месяцев после того, как было обнаружено тело ее любовника, и она ни на пядь не отступила от своей предыдущей версии. Чем объяснить такое упорство?