Не зови меня больше в Рим - [10]

– В жизни так далеко не уедешь.

– Не уедешь, если станешь вечно понукать кнутом собственную совесть. Я отношусь к себе куда снисходительнее, а в результате – и к другим тоже. Поэтому меня все любят.

– Господи боже мой! Да вы, оказывается, самый тщеславный человек из всех, кого я в жизни встречала!

– Инспектор, может быть, это прозвучит грубовато, но я все равно скажу: мне эти ваши слова как серпом по яйцам.

– Вы, между прочим, обязаны разговаривать со мной вежливо.

– Многоуважаемая сеньора, не соблаговолите ли вы поведать мне наконец, что там у вас произошло с судьей?

– Так-то лучше! И хочу вам сказать, что, доведись мне развестись в третий раз, я бы со всех ног побежала к нему на свидание.

– Это должно означать, что он пришел в восторг от того, что дело поручено именно вам?

– Это означает, что я ему нравлюсь, или вам даже в голову не приходит, что со мной и такое случается?

Мой помощник окончательно вышел из себя:

– К чертям собачьим! Я, конечно, пришел в полицию, потому что мне нравилось распутывать сложные дела, но с вами, инспектор, приходится распутывать каждую вашу фразу, будто самые глубокие тайны мироздания. И для меня это уж слишком сложно, честно признаюсь.

Я улыбнулась. Я любила немного позлить Гарсона, однако, с тех пор как у него появился надежный и счастливый семейный очаг, мне все с большим трудом удавалось выводить его из себя. А жаль.

– Ну, не сердитесь, Фермин! Я предлагаю вам познакомиться с одной вдовушкой. И руку даю на отсечение: как только она вас увидит, у вас появится еще одна пылкая обожательница.

– Да хватит уж, хватит вам! – услышала я его ворчание, и он продолжал что-то недовольно бормотать, пока надевал пальто и пока мы с ним выходили на улицу.

Было свежо, сухо, солнечно, и мне захотелось увидеть в этом добрый знак Провидения, хотя, пожалуй, и единственный. Надо признать, что энтузиазм, с которым я поначалу отнеслась к этому делу, понемногу улетучивался. Работенка нам предстоит адова – и это впечатление с каждым часом только усиливалось. К тому же аргументы судьи в пользу возобновления расследования сейчас уже не казались мне столь обоснованными. Какие-то подозрения, какие-то факты, которые плоховато увязывались друг с другом, рыхлые намеки… И при этом ни одного стоящего довода, который бы указывал хотя бы на то, что есть, есть впереди четкие пути, обещающие привести нас к истине. Я постаралась взять себя в руки – когда приступаешь к чему-то новому, надо твердо верить в успех, иначе поражения не миновать. Впрочем, может быть, эта вдовушка…

Она жила в красивой мансарде в районе Сарриа. Нас она встретила весьма любезно и ничуть не смутилась, хотя я разглядывала ее, кажется, слишком нахально. Ей было около сорока, как я знала из материалов дела. А теперь стало ясно – и тут мне помогла интуиция, – что раньше она была просто красавицей. Да и сейчас оставалась красивой. Рассмотрев ее как следует, я отметила про себя, что еще один предрассудок был побежден реальностью. Ожидая увидеть женщину с внешностью вульгарной и яркой, как обычно изображают тех, кто выходит замуж за стариков исключительно ради денег, я ошиблась. Росалия Пиньейро была одета со вкусом, макияжем пользовалась умеренно, держалась и вела себя безупречно. Она пригласила нас в довольно милую гостиную, а когда мы сели, предложила кофе.

– Я очень рада, что вы вновь взялись за расследование. Уверена, что на этот раз убийца Адольфо будет найден, – заявила она, и в лице ее на краткий миг вспыхнула решительность.

– А вы с самого начала не верили в то, что преступление совершил Абелардо Киньонес?

– Когда сразу после убийства этот самый Киньонес сбежал и его не могли отыскать, все казалось очень логичным: он проник в квартиру с целью грабежа, убил хозяина, хотя делать этого не собирался, естественно, испугался и постарался скрыться. Но, когда через два месяца и его нашли убитым в Марбелье, такая версия перестала быть для меня столь уж очевидной.

– А почему вы в то время не стали добиваться продолжения расследования?

– Понимаете, инспектор, я очень болезненно все это переживала. Когда убивают кого-то из твоих близких… Мне трудно найти подходящие слова… Это самое необычное, что может случиться с человеком. Кроме того… – Она понизила голос и опустила глаза. – Обстоятельства смерти сеньора Сигуана были очень унизительны для меня, надеюсь, вы понимаете. Я мечтала только об одном: чтобы этот дурной сон закончился и меня оставили в покое.

– Тогда почему именно сейчас вы попросили судью возобновить расследование? Случилось что-то такое, что заставило вас пойти на это? – включился в допрос Гарсон.

– Нет, ничего нового не случилось, и я уже давно считала эту историю похороненной. Зато в моей личной жизни произошли перемены, из-за чего я и обратилась к судье. Где-то с пару месяцев назад я решила продать квартиру в Барселоне и возвратиться в Галисию, к себе на родину. И переезжаю я туда совсем скоро. Мои родители очень немолоды. У меня есть там свой дом, неподалеку от них. Я приведу его в порядок и смогу заботиться о стариках, помогать им по мере сил. И вообще, меня тянет пожить на природе. В тех местах у меня много друзей и родственников, и, надеюсь, рядом с ними я найду тишину и покой. И вот, строя планы новой своей жизни, я вдруг поняла: одна вещь продолжает связывать меня с Барселоной. Я не могу уехать, зная, что убийство Адольфо осталось нераскрытым. И я чувствую вину, поскольку так никому и не сказала о своих подозрениях, поскольку не сделала всего возможного, чтобы поиски продолжились.