Не знает заката - [20]

Нет, здесь были все-таки не «московские игры». Здесь, словно безжизненная вода из трясины, проступало нечто совершенно иное. Я будто проваливался в неведомую Сумеречную страну, где властвовали другие законы и где произойти могло все что угодно. Это было очень странное ощущение. Светило солнце, в окно были видны покачивающиеся тополя во дворе, светлая июньская тишина переполняла квартиру. День был совершенно обычный. И вместе с тем, будто тень грозового облака наползала на город. Меня, несмотря на знойную духоту, прохватывала мелкая лихорадка. Казалось, что за нарочитой яркостью солнца колышется мрак, щупальца его бесшумно клубятся в темных парадных, шорох листвы слагается в заклинания, вздрагивают деревья в садах, мутное тяжелое дуновение проскальзывает по набережным, взметывается пыль, плывут в воздухе листья, день как будто подергивается реденькой пеленой, и на проспектах, на улицах, на площадях устанавливается вдруг такое нечеловеческое безмолвие, что далеко слышно, как – дзинь!.. дзинь!.. – разламываются у спуска к воде хрупкие волны. Стеклянный колдовской шорох переполняет город. Доносятся сквозь него загадочные слова, сложенные из кошачьего писка: «Амсет… К-ха… Амсет… Дуамутеф… Сах… Сах… Ке-бе-ксе-нуфф… Хапи… Хапи…»

Вот, что со мною происходило. От этого я когда-то бежал, и теперь оно опять ко мне возвращалось. Никакие «московские игры» были здесь, разумеется, ни при чем. Не случайно тот же Борис, который понятия не имел о моих прошлых трудностях, зато уж что-что, а «московские игры» выучил наизусть, специально предупреждал, что мне может встретиться что-нибудь необычное, что-нибудь этакое, к чему повседневные наши правила не применимы.

– Что именно? – помнится, поинтересовался я, уже тогда ощущая холодок в сердце.

И Борис, тоже помнится, с некоторой досадой прищелкнул пальцами:

– Откуда я знаю? Если б знал, скрывать бы не стал… Нет, тут не объяснить… Я просто чувствую привкус чего-то такого…

Хуже всего было то, что отступить я уже не мог. То есть, разумеется, после угрозы, высказанной в такой зримой и очевидной форме, я имел полное право отказаться от данного дела. Запереть квартиру – прямо с кучей земли на полу, взять билет на дневной поезд, вернуться в Москву. Думаю, что никто меня ни в чем бы не упрекнул. В конце концов я не сотрудник органов госбезопасности, не сыщик уголовного розыска, даже не работник частного охранного предприятия. Специальных навыков, позволяющих справиться с такой ситуацией, у меня нет. Я не обязан был рисковать жизнью – неизвестно ради чего. Ведь нельзя же, действительно, на полном серьезе считать, что несколько человек, собирающихся иногда в скромном помещении Клуба на Васильевском острове, кстати, самые обыкновенные люди, не экстрасенсы, упаси бог, какие-нибудь, не ясновидящие, просто – доктора, кандидаты наук, сотрудники разных научно-исследовательских институтов, разумеется, ни в какие экстрасенсорные практики ни на грош не верящие, и вдруг обладают силой, способной, как полагает Борис, оказывать влияние на крупные государственные решения. Причем не путем политического консалтинга, что было бы еще в какой-то мере понятно, а неким странным, мистическим, доселе никому не известным методом, чуть ли не заклинаниями, лежащими за гранью логики и рассудка. Какие ко мне могут быть претензии? Однако, я хорошо знал и другое. Формально претензий ко мне, разумеется, никто не предъявит, но и безоговорочного доверия, которое я завоевывал несколько лет, тоже уже не будет. Группа – это прежде всего команда. Это круг людей, спаянных чем-то большим, нежели совместное препровождение рабочего времени. Доверие здесь должно быть почти абсолютным. Если не доверяешь человеку, с которым работаешь, значит и результаты работы будут весьма посредственными. Никаких претензий в мой адрес, разумеется, не последует. Просто с этого дня мне будут поручать только второстепенные документы. Меня перестанут информировать о главных направлениях нашей деятельности, незаметно вытеснят с тех дружеских совещаний, где обсуждается нечто действительно важное. Где-то максимум через полгода мне придется уйти. А если я не сделаю этого сам, мне очень вежливо, но непреклонно дадут понять, чего от меня ждут. Скорее всего, скажет Аннет. По обыкновению возьмет на себя функции исполнения приговора. На моей памяти это уже один раз было.

В конце концов, бог с ней, с группой. Работу в Москве, где крутятся десятки подобных групп, я, уже обладая опытом аналитики, конечно, себе найду. Не окажусь просто выброшенным на улицу. Можно не волноваться. Но – Светка, Светка. Вот, в чем вопрос. Что после этого у меня будет со Светкой? Я ведь до сих пор очень хорошо помню, как она, дрожа, точно от температуры, сказала – осторожно протянув руку, коснувшись моей ладони: Давай заключим с тобой договор. Мы вдвоем – против всего остального мира. Давай заключим с тобой такой договор. Я хочу, чтобы у тебя было все: работа, известность, положение, деньги. Не думай, я лично и без денег могу. Но раз у каждого идиота есть, пусть будут и у тебя… Вот, я хочу, чтобы это у тебя было. И если здесь что-то потребуется от меня, я – готова. Но и ты, пожалуйста, будь готов. Пожалуйста… Мне ничего больше не нужно…