Не здесь и не сейчас - [9]

Это было ремесло, которым Макс, благодаря спортзалу, стройке и участию в многочисленных студенческих шабашках[12], владел профессионально. Причём, если к перемещению тяжёлых негабаритных грузов (например, к тасканию трёхстворчатых шкафов или двухкамерных холодильников по узким советским лестницам) он испытывал стойкую неприязнь, то выполняемые на высокой скорости упражнения со стандартными предметами небольшого и среднего веса (кирпичи, ящики, связки книг, коробки с мороженой рыбой) были его любимым видом грузчицкой атлетики.

«Кузов — метра три с половиной. Если снимать и ставить не подходя, на вытянутых — выпад на колено к транспортёру, рывок, шаг назад с разворотом, снова выпад и ставим — получится два шага; в обе стороны — четыре. Ящик килограммов пятнадцать, так что пять секунд на ящик — за глаза и за уши», — размышлял Макс. Было около одиннадцати вечера, и он собирался лечь максимум через час. — «На первой сотне вообще не вопрос, а вот дальше резкость будет уже не та, так ведь и крайний ряд ближе… Но на всякий случай надо…», — в этот момент Макс услышал стук во входную дверь. Звук был слегка приглушён дверью, ведущей в комнату. Через несколько секунд комнатная дверь распахнулась, и в проёме возник один из шестикурсников, готовившихся на кухне к последнему госэкзамену. С наигранным недовольством шестикурсник пробурчал:

— Опять к тебе. Житья нет от твоих баб.

— Спасибо, извини, но вообще-то я её сегодня не ждал, сегодня же у неё вроде родители по графику, — ответил Макс, выходя в прихожую. Там он крикнул вдогонку шутнику, удалявшемуся в направлении кухни:

— Да, Ген, зачем же про баб, да ещё во множественном числе? Что девушка-то подумает!

Тут он, наконец, посмотрел в сторону входной двери и обомлел.

— Это я приехала. Ты не передумал со мной учиться? — глядя куда-то в пол, сказала Станислава.

— Да. То есть, нет. В смысле, не передумал, учиться не передумал, — пробормотал Макс, и, с трудом выруливая на деловитый тон, уточнил:

— Где и когда? Здесь ребята готовятся, так что сегодня точно не выйдет.

— Женя всё сдал вчера, уехал, я сейчас живу у него на девятом одна. Можно у меня. By the way, let’s start to speak English[13], — Станислава перестала смущаться и улыбнулась, а вот Макс из-за её улыбки занервничал. Кажется, то майское наваждение, о котором он, встретив Лену, и думать забыл, возвращалось.

«Но это же учиться, да и вообще потом отмажусь потихоньку. Днём мне некогда, а вечером… ну, вечером пока разве что на час, не больше, но уж когда у Лены родители уедут, то извините».

Макс старался казаться бодрым и уверенным, но состояние его было близко к панике. Не меньше минуты он переводил сказанную ей фразу и мучительно подбирал иностранные слова для ответа, одновременно пытаясь внушить себе, что скованность и подавленность вызваны исключительно отсутствием разговорной практики и желанием не ударить в грязь лицом. Однако вредный внутренний голос хохотал над его попытками обмануть себя и развязно кричал в ответ: come on guy[14], ты же прекрасно понимаешь, в чём дело! В высоких веснушчатых скулах; в приглушённом тембре и в естественности интонаций, среди которых пустовато-иронические находятся в меньшинстве; в поблескивающих за губами крупных белых резцах; во влажном сиянии её глаз — и больше ни в чём.

— Хорошо, давай говорить по-английски. Когда начнём? — Макс, наконец, сконструировал нужную фразу, и услышал в ответ:

— Может, прямо сейчас?

Оказавшись у неё на девятом, Максим как-то сразу, без специальных усилий, расслабился. Он перестал дёргаться из-за Лены; перестал думать про то, что в виду полной неопределённости (но при этом весьма очевидной бесперспективности) своего финансового положения никак не подходит такой шикарной девушке, как Станислава; перестал гадать, насколько ясно Станислава поняла, что он сейчас несвободен.

Отметив, что больше не волнуется, Макс подумал: «Ладно, не я это начал, а раз так получается, то сопротивляться глупо. Очень глупо. Жизнь прекрасна и удивительна. Наслаждайся!». (На последнем слове напутствующий Макса внутренний голос как бы хлопнул нашего героя по плечу).

Часа через два он вспоминал этот самодовольный настрой на роль опытного соблазнителя не иначе как с саркастичной ухмылкой. Нечто, заставившее его дико волноваться при появлении Станиславы, всё ещё витало в воздухе, но ни о какой материализации этих, как выразился классик, чувственных идей и думать не приходилось. Собеседники честно мучились, разговаривая только по-английски. Они подолгу подбирали слова и часто переспрашивали друг друга, с трудом приноравливаясь к чужому произношению. Станислава знала язык неплохо, Максу же словарного запаса не хватало катастрофически. Вскоре самым популярным стал вопрос «О чём ты сейчас думаешь?». Он возникал всякий раз, когда молчание начинало опасно балансировать на грани неловкости.

Прорезавшееся вдруг чувство голода пришлось очень кстати. Они приготовили яичницу, и за ужином Станислава вполне бегло пересказала байку про Маккартни: якобы тот, когда писал «Yesterday», не знал, что это будет песня про «yesterday», зато был голоден и напевал подходящее по размеру «scrambled eggs»