Не загоняйте в угол прокурора - [139]

— Пора бы тебе, Рукавишников, сделать выбор. Между мной и твоей газетой…

Он и сам понимал, что слишком мало времени уделяет жене. Был бы у них ребенок, все сложилось бы по-иному…

Когда Анна сказала, что уходит, потрясенный Алексей Иванович только спросил:

— Это всерьез?

— Всерьез. Он самый обыкновенный…— Она чуть запнулась и отвела глаза в сторону.— Простой инженер. Но в шесть он уже дома. Со мной. И в выходные со мной. И в отпуске будет рядом на пляже, а не сидеть в номере над никому не нужными статьями.

Рукавишниковы разменяли свою большую квартиру. Алексею Ивановичу досталась однокомнатная в центре. Он не стал дожидаться, пока в ней сделают ремонт, переехал сразу, как только получил ордер. Купил в тот же день пахнущий лаком, обитый неимоверно ярким материалом широкий диван, книжные полки. Кухонную мебель ему отдала жена. Вечером, когда в огромной, неуютной комнате с ободранными обоями и яркой лампочкой в запыленном патроне он разбирал пачки с книгами, в дверь позвонили. Никто из друзей еще не знал его нового адреса, и Рукавишников удивился: кто бы это мог прийти?

На пороге стояла Лида.

— С новосельем, соломенный вдовец! — приветствовала она Алексея Ивановича.— Забирай приношения волхвов.— Лида протянула большой пакет, перевязанный бечевкой, и хозяйственную сумку. Алексей Иванович забрал вещи, провел Лиду в комнату. В сумке что-то позвякивало.

— Откуда ты узнала адрес? — Рукавишников был приятно удивлен.

— От Анюты, от кого же еще.— Лида деловито оглядывала комнату.— А знаешь, Алешенька, у тебя будет прекрасная квартира. Я так и представляю здесь темно-синие обои, большую хрустальную люстру, нейлоновые занавески.

— Ага! — отозвался Алексей Иванович скептически.— И кузнецовские тарелки по стенам! — Все сейчас выглядело здесь запущенно и уныло.

— Твоя бывшая Анюта сказала мне по телефону, что забыла выделить тебе кастрюли и посуду. А ты небось и не вспомнил о том, что придется теперь готовить самому? Правда, не вспомнил?

В хозяйственной сумке оказалась посуда — кастрюльки, старая сковородка, разномастные тарелки и чашки. Рукавишников узнал две чашки — лет десять тому назад они дарили такой сервиз Лиде на день рождения.

— Потом выбросишь,— сказала Лида, заметив, что Алексей Иванович смотрит на посуду с сомнением.— Когда разбогатеешь… Зато постельное белье я купила тебе прекрасное, настоящий лен.

Рукавишников нашел еще в сумке две пачки московских пельменей, пачку соли и банку с горчицей.

В два часа ночи Лида закончила мытье полов, уборку кухни.

— Давай-ка, Алешенька, ставь чайник да свари пельменей,— сказала она.— А я пошла в ванну.

Из ванны она вышла раскрасневшаяся, в чалме, повязанной на голове. Пижама Алексея Ивановича, которую она надела, очень шла ей.

— Лидка, а ты еще хоть куда! — восхитился Рукавишников.— И почему тебя замуж никто не берет?!

— Замуж? Чтобы потом с каким-нибудь олухом вроде тебя вот так же разъезжаться? Нет уж, увольте. Я женщина другая и свободная…

Она постелила новенькое льняное белье на новом, пахнущем свежим лаком диване. Подушка была только одна, и Лида надела наволочку на свернутые в валик полотенца.

— А помнишь майский день в Москве? — спросил Алексей Иванович, гладя еще влажные Лидины волосы. Она прильнула к нему всем телом. Они встречались нечасто: Лида подолгу бывала в командировках на консультационных пунктах своего института, разбросанных по городам северо-запада. Она преподавала английский на заочном отделении.

Рукавишников не раз думал о том, а не жениться ли ему на Лиде. Когда тебе за сорок, становишься придирчив и осторожен. Но Лиду он знал столько уже лет! И все-таки тянул, не мог решиться, оправдывая себя тем, что смешно надевать хомут, недавно выйдя от судьи, признавшего недействительным прежний брак. И Алексей Иванович все хотел оглядеться, вкусить, как он сам говорил, холостой жизни…

Домой он попал лишь к шести — за час до того срока, к которому пригласил друзей. Стол уже был накрыт, на кухне стояли блюда с салатом, красиво разделанная селедка, тонко нарезанная ветчина. Лежала буханка хлеба и батоны, а рядом с ними — большой нож. Рукавишников улыбнулся — Лида не подвела, обо всем позаботилась. В комнате, на журнальном столике, стоял большой букет белой сирени, початая бутылка его любимого «Отборного» коньяку и две рюмки. Одна целая, другая пустая. И записка:

«Алешенька,— писала Лида,— я тебя поздравляю! Будь всегда добрым и не забывай про меня. За твое здоровье я выпила эту рюмку. Моим коньяком одров своих не пои. Мы его выпьем вдвоем».

«Не осталась!» — с сожалением подумал Алексей Иванович. Лида еще вчера предупредила его, что на вечеринке не будет, но он до последнего момента надеялся.

В те времена, когда Рукавишников был еще женат, Лида частенько ходила вместе с ним и с Анютой на редакционные вечера, на новогодние капустники, хорошо знала многих сотрудников редакции, а Гриша Возницын даже пытался за ней ухаживать, но безуспешно. Возницына Лида недолюбливала, «Слишком самоуверен»,— отвечала она Анюте, когда та допытывалась о причине неприязни, и держалась с Гришей всегда подчеркнуто холодно.