Не встречайся с Розой Сантос - [27]

не слышно было стука костяшек домино, стулья перестали поскрипывать под некомфортно поеживающимися посетителями. Даже воздух словно замер.

А чего на самом деле я хочу? Я хочу, чтобы мне сказали: нет ничего страшного в том, чтобы засыпать вопросами о родной культуре и семье человека, который потерял и то, и другое. Я хочу, чтобы она гордилась мной, позволила мне это с ней разделить, но она только ограждала меня от этого. Наше прошлое – это рана, которая никогда не исцелится, и я не знала, как заставить ее понять, что я хочу сделать как лучше. Для всех нас.

Мими смотрела на меня, и прежнее пламя полыхало в ее спокойных карих глазах.

Телефон, спрятанный глубоко в сумку, издал звук входящего сообщения, разряжая атмосферу. Я полезла за ним, потому что это было уведомление о письмах на школьный ящик. Мое сердце подпрыгнуло: письмо было от руководителя программы стажировок. И я немедленно открыла его, не посмотрев на тему.

Мне понадобилось прочитать первые предложения несколько раз, чтобы вообще понять, о чем речь.

«Спасибо за проявленный интерес… Недавние изменения государственной политики относительно американских студентов… Требуется пересмотреть…». Все остальное содержание письма расплылось у меня перед глазами.

– В чем дело? Что-то случилось? – спросила мама.

Я попыталась заговорить, но мне понадобилось несколько попыток, чтобы собрать разбегающиеся мысли.

– Э-э-э, ну, – я убрала телефон, чувствуя подступающий к горлу комок, – я только что узнала, что программа стажировки на Кубе приостановлена на неопределенное время.

Мама и Мими смотрели на меня с каменными лицами, и тут я поняла, что, в общем-то, этого стоило ожидать. Нет причины удивляться или расстраиваться. Или плакать. Меня даже не удивило, что письмо пришло именно в этот момент – ну, конечно, с моей-то удачей утопленницы это должно было произойти именно тогда, когда я наконец решилась.

– Вот видишь, – сказала Мими. – Нельзя туда ехать. Поедешь – и останешься там навсегда. Тебя посадят в тюрьму, а те, кого сажают в тюрьму, никогда не возвращаются.

Мама вполголоса сказала:

– Ее никто не посадит в тюрьму, Mami.

Мими огрызнулась по-испански:

– Ты этого не видела. Они приходят и забирают тебя просто потому, что ты сказала что-то не то и не тому человеку. И ты больше не возвращаешься.

– Ты поэтому сбежала? – жадно спросила я. Мое сердце билось где-то в глотке и было слишком большим, чтобы вернуться на место. Я чувствовала себя так, словно у меня вырвали кусок изо рта. – Тебя хотели арестовать?

– Там было опасно, – сказала Мими тревожно и тоскливо. – Мы все были в опасности.

Она моргнула, глядя на знакомое окно El Mercado, словно впервые его видела. Потом огляделась вокруг: изучила viejitos, сидевших за столиком, площадь, освещенную газовыми фонарями, у себя за спиной… Каждая мышца в ней напряглась, словно она была готова прямо сейчас закричать или убежать прочь. Она взяла дрожащей рукой стакан воды со льдом:

– Они только обещают, а потом отнимают у тебя это навсегда. Carajo, qué mierda[59]! – вдруг выругалась она. Услышав это, мама поперхнулась своим напитком и закашлялась.

Бенни принес тарелки с рисом с курицей, тостоны и корень юкки в соусе мокко.

– На десерт у нас открытый пирог с ягодами, – сказал он.

Он сочувственно взглянул на меня: значит, слышал, что случилось.

Я воткнула вилку в рис, но аппетит пропал. Неосуществимая идея такой и оказалась. Вот так все просто и неизбежно. Вы только посмотрите на нас. Мими тайно следит за чудесными событиями, происходящими на острове, куда она никогда не вернется, мама бросает в море бутылки с письмами, которые никто никогда не прочтет. А теперь еще и я – я была послушной дочерью, но все равно проиграла.

– Грустить – это нормально, – тихо сказала мне мама.

А я убивалась по будущему, которое никогда и не было моим.

Глава 12

Когда Мими улеглась в постель смотреть свои мыльные оперы, я скользнула в оранжерею и схватила ее записную книжку. По пути к выходу я остановилась у нее на пороге:

– Пойду к Ане доделывать домашнее задание.

Но Мими, сосредоточенная на сериале и намазывании лица ночным кремом, только махнула рукой.

Выйдя за порог, я тихо прикрыла за собой дверь.

– А вот мне приходилось выбираться через окно.

Я подпрыгнула от испуга и уронила блокнот. Мама посмотрела на него, потом на меня. Она знала, что это не мой блокнот, но я ничего не сказала, а она не стала спрашивать – просто продолжила лениво качаться туда-сюда в кресле-качалке.

– Ну, мне она доверяет, – сказала я.

Мама кивнула и задумчиво посмотрела на меня, а потом опять перевела взгляд на ночное небо.

Мне нечего было добавить, и я повернулась, чтобы уйти.

– Береги себя, – сказала она мне вслед.

Я пошла на звук барабанов в гараж семьи Пенья. Там никого не было – только Ана со своей установкой. Возможно, вся остальная семья в данный момент ее проклинает, но по домашним правилам она имеет право до девяти играть сколько ей заблагорассудится. Увидев меня, она кивнула в знак приветствия, но продолжила играть, что бы там ни играло у нее в наушниках. Я села на старенький оранжевый диван.

Когда она закончила, то сняла наушники: