Не все то золото - [15]

— Кровотечение прекратилось, — тихо говорит он. — Но ты потерял так много... Я должен остаться, присмотреть за тобой.

Мы могли бы поспорить, я мог сказать ему, что из-за его присутствия холодность между нами только сложнее выносить. Я мог бы попросить его уйти и даже убедить его это сделать. Но у меня уже не осталось сил. Я закрываю глаза и позволяю равнодушному оцепенению охватить меня.

Анейрин хорошо заботится обо мне; я стольким ему обязан. Я выздоравливаю и вновь обретаю силы, хоть и гораздо медленнее, чем мне бы того хотелось. Я отчаянно желаю избавиться от него, но те несколько случаев, когда я пытаюсь справиться самостоятельно, лишь подтверждают, что мне всё еще нужна его помощь. Я терплю его заботу и стараюсь занять себя так, чтобы не думать о его ужасающем признании.

Как бы там ни было, бесконечный постельный режим в ожидании выздоровления вгоняет в жуткую тоску, и хотя из-за страха, сдавливающего горло, я едва могу говорить с ним, в конечном счёте, любопытство берет верх. Он занимает себя делами: приготовив повязки и целебные мази, наводит порядок в моем небольшом хаосе. Какое-то время я молча наблюдаю за ним, а затем неожиданно спрашиваю:

— Зачем ты пришел?

Он останавливается и поднимает на меня испуганный взгляд, словно забыл, что я нахожусь в одной комнате с ним. Или, возможно, он забыл, что я могу разговаривать с ним не только односложными предложениями. Я знаю, что сам виноват в этом, но не уверен, что чувствую эту вину.

— Прости?

— В тот день, когда на меня напала гурах. Зачем ты пришел ко мне?

— Ох. — Он отворачивается и продолжает уборку. — Я искал ее. Я думал, что если найду ее первым...

Между нами так много невысказанных слов. Когда в комнате воцаряется тишина, они поднимаются незримой стеной, и я почти задыхаюсь от того, что хочу сказать, но, знаю, говорить не должен. Я смотрю на него, стоящего в дальнем конце комнаты, и страстно желаю, чтобы многое между нами было иначе.

— Кайнан...

Я поднимаю голову и встречаюсь с его безмерно печальным взглядом.

— Я прошу прощения за всю боль, какую только мог причинить тебе.

Я закрываю глаза и отворачиваюсь.

— Этого недостаточно.

Даже не видя его, я чувствую, как он шагает, сокращая расстояние между нами.

— Ты говорил, что любишь меня.

— Я любил ложь.

— Нет, Кайнан. — Его голос всё так же ласков. Это задевает меня за живое. Мне хочется, чтобы он кричал, возмущался, неистовствовал, чтобы показал, что это волнует его не меньше, чем меня. — Я никогда не лгал тебе.

— Ты не говорил мне правды. В чем разница?

Хмыкнув, он походит к моей постели.

— А что я, по-твоему, должен был делать? — Он берет меня за руку. Кожа прижимается к коже, а пропасть между нами становится шире, чем когда бы то ни было. — Вежливо спросить тебя, согласен ли ты быть спасенным вампиром, или же предпочтешь остаться с милейшим головорезом, который собирался распороть тебе живот? Или, наверное, нам стоило бы обсудить это после, когда ты истекал кровью посредине улицы? Это было бы идеальным моментом, не находишь?

Я сжимаю губы и отказываюсь отвечать на его провокацию.

— Месяцы, Най. Мы несколько месяцев были вместе. Возможность рассказать мне была.

— Да. — Он пододвигает табурет и садится на него, окидывая меня мрачным взглядом. — И я бы рассказал, если бы не твои кошмары.

Я не могу сдержаться и поднимаю на него пытливый взгляд.

— Ты был так напуган. И я знал, что стоит мне сказать, ты будешь бояться и меня. Я бы этого не выдержал.

Ощущая, как из меня рвутся жгучие слезы, я закрываю глаза. Я не хочу плакать из-за него. Уж лучше его ненавидеть.

— Ты монстр, — обвиняю его я, но выходит куда мягче, чем мне бы хотелось.

Его пальцы на моей руке сжимаются.

— У меня не было выбора, mo charaid. Ты позволишь мне рассказать?

Я не хочу этого слышать, но всё равно киваю. Когда у него такой сломленный и печальный голос, я почти забываю, кто он на самом деле. Я вижу в нем того человека, которым считал его раньше, и этот человек... Я не могу сказать «нет» тому, что может облегчить его горе.

Он рассказывает мне, хотя это причиняет боль нам обоим. Рассказывает о сыновьях, которых родила ему Кайлин, и о человеке, который ворвался в их дом; о том, как его жена пыталась защитить их детей, и как он потом пытался защитить ее; о том, как ее изнасиловали, и этот человек – вампир – грозился надругаться на ней снова, если Анейрин не выпьет кровь, которая превратит его в монстра.

Он рассказывает мне, как умерла Кайлин – он сам убил ее, ослепленный жаждой новообращенного, которая не позволила распознать в жертве его собственную жену.

В конце мы оба плачем, хотя я вжимаюсь лицом в подушку, чтобы не показать своих слез. Я не могу ненавидеть его. Я безнадежно хочу, но не могу, и осознаю, что никогда и не чувствовал ненависти. Обиду, злость, страх – да, но не ненависть.

— Гурах, — произносит он. Я напрягаюсь. — Она вернется.

— Я уеду. — Я поворачиваю голову так, чтобы лечь на подушку щекой и видеть его. — Уеду куда-нибудь, как и собирался.

— Она добралась сюда, а значит, последует за тобой и дальше.

— И что я должен делать, по-твоему, Най? — На сей раз в вопросе звучит не требование, а мольба.