Не все мы умрем - [37]

— Именно! По нашим расчетам, всего восемнадцать миллионов ампул японского канамицина способны решить эту задачу.

— Восемнадцать миллионов? — переспросил собеседник. — А почем ампула?

— Упаковка в двадцать штук стоит сто рублей. Значит, одна ампула — пять. Согласитесь, совсем недорого для кардинального решения государственной проблемы. В Министерстве юстиции деньги такие есть. Надо только доказать им всю выгоду нашего мероприятия. И тогда они решат эту жгучую проблему. И тогда уже не надо будет беспокоиться, что в российских тюрьмах на одном квадратном метре умещается три человека. А в Бутырке или Крестах, может, и больше. Они же будут все здоровыми! Чувствуете, как это выгодно? Решая одну проблему, мы заодно решаем и другие!

Анатолий Борисович вернулся за стол и засел за калькулятор.

— Итак: восемнадцать на пять. Итого девяносто, — забормотал он. — Вычитаем. — Он поднял на Барсукова глаза, и тот услужливо подсказал: — Вычитаем тридцать.

Анатолий Борисович удовлетворенно кивнул, отнял от 90 миллионов 30 и остаток разделил на 3, причем не на калькуляторе, а в уме. Получилось по двадцать миллионов на брата. Нормально. Да, а кто братья? Первый брат — Барсуков, второй брат — управделами мэрии (сам Анатолий Борисович) и третий брат — глава пенитенциарной системы. При таком раскладе все сходится: и три брата, и все сто тысяч заключенных будут крайне довольны.

— Какие-нибудь дополнительные условия есть? — спросил Анатолий Борисович.

— Да! — с жаром подтвердил Барсуков. — Сроки поджимают, а то зараза расползется.

Анатолий Борисович, покосившись на гвоздички, очертил руками в воздухе нечто округлое. Барсуков понял, протянул руку, хозяин кабинета положил ему на ладонь ключи от машины, которые Барсуков с поклоном принял.

— Я сейчас, — и выскользнул из кабинета.

Проскочив через вахту, он сказал:

— Я на минуту, в машину за документами.

Во дворе мэрии он подогнал свою «Волгу» вплотную к хорошо знакомой «Хонде» Анатолия Борисовича, оглянулся на следящую камеру, развернулся к ней спиной, открыл багажник иномарки и установил в нем огромную бутыль с водкой, которую купила Евгения. По расчету, двум братьям этой влаги должно хватить для успешного решения проблемы демографического экстремума.

Всю вторую половину дня, пока Барсуков был в мэрии, Евгения работала на компьютере. Сделка по канамицину, в отличие от пенициллина, не могла быть проведена «вслепую», то есть без документов. Управление исправительных учреждений предполагает некоторую отчетность. А раз отчетность — следует спрятать концы: закупленное у МЧП лекарство реализовать — на бумаге, конечно, — а у другой фирмы это же лекарство закупить — вы правильно понимаете, — закупить тоже на бумаге. Для этого у Барсукова имелась целая сеть фирм с лицензиями на занятие подобного рода деятельностью, а также свой человек в Комитете фармации и в Минздраве, что давало возможность быстренько канамицин переаттестовать в каком-нибудь профильном НИИ и получить новый сертификат на лекарство с продленным еще на год сроком годности, где МЧП уже не фигурировало, а значилась фирма Барсукова, предоставившая лекарство для анализа. В общем, здесь черт ногу сломит, пока доберешься, откуда эти ноги растут.

Закончив с документами, Евгения отдала дискету Таечке на распечатку, а сама спустилась в подвал за ампулами. Хотя для анализа нужно всего-то пять штук, Евгения взяла на всякий случай всю упаковку — двадцать, чтобы шефу не бегать туда-сюда, если вдруг в НИИ одну или две ампулы разобьют.

Когда в офис из мэрии вернулся Барсуков, все уже было готово.

Шеф вошел радостный.

— Ну, как дела? Канамицин у меня на мази, — доложился он.

— У меня тоже все на мази. Осталось подписи поставить. Где Малиныч?

Барсуков мельком глянул на часы.

— Сейчас будет, — уверенно сказал он.

И действительно, ровно в семь Владимир Дмитриевич возник в офисе. В приемной послышалось характерное шуршание целлофана, какая-то возня, недовольный возглас Таечки, и Малиныч собственной персоной ввалился в кабинет Евгении, задом открывая дверь, поскольку обе руки у него были заняты.

— Вот! — услужливо вытянул он впереди себя тяжелые пакеты.

— Молодец! — похвалил его Барсуков, рассматривая содержимое.

Большая серая мышь радостно зафыркала, потом пошмыгала носом и в конце заулыбалась, демонстрируя поразительное сходство с Микки-Маусом.

— Садись, — любезно разрешил ему хозяин, и мышь устроилась в кресле поближе к столу. — Распишешься за директора и бухгалтера. — Барсуков пододвинул к нему накладные и счета.

Вы представили, наверное, что Малиныч расписывается левой рукой, чтобы запутать следы? Ничего подобного. Правой. Но как! В первый раз он вставляет ручку между указательным и средним пальцем — одна подпись. Второй раз между средним и безымянным — другая подпись. И получается — подписывали два разных человека. Вы такое видели? Евгения нет. И Барсуков нет. И правоохранительные органы такого не видели. Малиныч что — рецидивист какой-нибудь? Ничего подобного. До августа 1991 года он работал учителем труда в средней школе города Грозного, а после августа 1991 года по причине отсутствия всякого труда в вышеозначенном районе числился просто родственником, правда, очень дальним, по материнской линии, президента компании «Экотранс» господина Барсукова, жил у него дома и помогал по хозяйству чем мог. А Сергей Павлович Барсуков считал, что самые надежные связи — родственные, потому что провел он свое детство не где-нибудь, а в Грозном, там проходил службу его отец — военврач, хирург. Восток — дело тонкое.